Не одна знать вела себя так по отношению к королю. Подобное поведение разделяет и сильно феодализированная в эту эпоху церковь, никогда не отказывающаяся поставить на службу королевству духовное или светское войско, которым она располагает.
Капетинги были любимцами церкви, и особенно церкви своего королевства. Для их священников они представлялись если и не как истинные клирики с тонзурой, то, по крайней мере, как люди, бывшие почти церковниками[108]. Коронация, во время которой король одевает стихарь иподьякона, двояко причащает его путем помазания епископального характера, придавая ему видимость епископа.
Это вмешательство церкви в королевскую интронизацию регулярно воскрешается в сознании духовенства во время великих религиозных праздников, в ходе которых король снова получает корону из рук прелата, как явствует из письма епископа Ива Шартрского папе Урбану II[109], в котором Ив сообщает понтифику, что, несмотря на запрещение его легата, архиепископ Турский короновал короля Филиппа I на Рождество 1096 г.
Кроме того, все эти клирики, вскормленные Священным Писанием о Мелхиседеке, царе Салима, «бывшего священником Господа, создавшего небо и землю», и подобно тому как поэт Венанций Фортунат[110] обращался к Хильдеберту, они говорили о Капетингах: «Мелхиседек наш, по заслугам царь, а также первосвященник, наполнил мирское трудом благочестия»[111].
Этот суверен тоже носит церковный титул, даже если это только титул без выполнения функций. Он — аббат Сен-Дени, Сен-Мартен де Тур, Сент-Эньян д’Орлеан, и его предок Гуго Капет до 979 г. носил титул аббата Сен-Жермен-де-Пре.
Наконец, идеалом всех клириков был Град Божий, где правит порядок, распоряжения главы которого никому не вздумается обсуждать. В этом мире они мечтали увидеть воплощение этого идеального града с идеализированными ими королевскими функциями, окруженными ореолом их библейских воспоминаний, града, который им представляется единственным земным институтом, на который они могут перенести свои усилия, дабы приблизить великий час торжества. Так что все вело к тому, чтобы церковь увидела в королевстве принцип необходимого порядка при выполнении своих трудов, единственный сохраняющий и укрепляющий элемент в обществе, которое эта церковь хотела привести к христианскому миру.
Но церковь и королевство встретились не только в плане идеальном.
Если мы хотим хорошо уяснить положение этих двух институтов в эпоху Капетингов, то необходимо отгородиться в том, что касается церкви, от большей части представлений, которые у нас бытуют о современной церкви. Наша современная концепция церкви является концепцией целиком духовной. Мы видим в ней институт, действующий исключительно в моральной области, независимый от светской власти в той мере, в которой он смыкается на духовных и нравственных действиях, хорошо организованный и централизованный, с главою, руководство которого никто не смеет оспаривать. Организация целиком международного характера, полностью отказавшаяся от преобладания над телами, но необходимая всем тем, кто составляет в ней абсолютное единство веры и доктрины, без малейшего учета этических или духовных различий.
Церковь, которую знали Капетинги, совсем другая. Вне сомнения, догматы и мораль, в которой она наставляет, в целом те же, что и в церкви нашего времени. Но церковь капетингской эпохи знает лишь относительную централизацию даже к концу династии. Иннокентий III — современник Филиппа-Августа. Эта церковь не ограничивает свою активность духовной областью. Она является собственником, и значительным, земель, населенных многочисленным народом. Она — светская власть в еще большей степени, чем духовная, и в качестве таковой глубоко проникает в общество, в котором живет.
Надо спуститься к истокам, чтобы обрисовать положение церкви во Франции в эпоху Капетингов.
В меровингском обществе, сразу же после франкской победы[112], единственным устоявшимся институтом является королевство. Король правит в силу настоятельно необходимой традиции. Церковь видится лишь как один из ликов этой королевской власти. Священники считают короля избранником Божьим, Они рассматривают его власть как божественное представительство. В действительности же божественное право не создало права королевского, оно его освятило.
Королевская власть не является исключительно религиозной. Меровингский король не только представитель государства, он — его хозяин, собственник. Он располагает своим королевством как частной собственностью; его право на правление личное, неотменяемое, наследственное. Это — деспотизм, смягченный лишь запретом убивать.
108
См. например, письма, адресованное Людовику VII аббатом Ла Шез-Дьё, в котором этот прелат, сообщая, что каждый день молится за ко рол я, заявляет: «Мы действуем так по двум причинам; во-первых, потому что Вы являетесь нашим сеньором, и потом, поскольку Вы принадлежите к нашему ордену» // Historiens de France. Vol. XVI. p. 147.
110
Венанций Фортунат (530–600) — родом из Италии, автор житий святых и литургических поэм. Епископ Пуатье с 595 г. (Прим, ред.)
111
Auctores Antiquissimi II Monumenta Germaniae Historia. Vol. IV, 1, Lib. II, c. 10, vv, 21–22.
112
Вождь салических франков Хлодвиг в 486 г. одержал победу над правителем римской Галлии Сиагрием, провозгласив себя королем и основав династию Меровингоэ (486–751 гг.). (Прим, ред.)