Однако во всем королевстве города, даже если они и начинали снова возрождаться, все еще были очень малы: несколько групп жителей, клириков или воинов (milites) по большей части, теснились вокруг кафедрального собора или графского замка, возвышавшихся посреди слишком просторного пространства, окруженного старыми римскими стенами, восстановленными в эпоху норманнских набегов, тогда как у монастырей, построенных за городскими воротами, собирались другие группы населения, в большей степени тяготеющие к торговле. Медлительность, с которой Париж восстанавливался после ущерба, нанесенного норманнами, является прямым свидетельством еще довольно скромной жизнеспособности городов того времени. Однако, вопреки всему, это восстановление предвещало большой рывок в будущем: в Анжере во время раскопок была найдены следы строительства новой стены конца X или начала XI вв.; в Париже в то же время принялись строить колокольню с папертью Сен-Жермен-де-Пре, а также восстановили кафедральные соборы в Реймсе, Бове и Орлеане. Религиозная архитектура вступила в период активного возрождения: реконструкция клюнийского собора (963–981) была только одной из крупных строек, воодушевивших все королевство в конце столетия и подготовивших время «белого платья церквей», на котором после тысячного года расцвели масштабные сооружения романского стиля. К несчастью, от построек этой эпохи почти ничего не сохранилось, поскольку все они впоследствии были заменены более просторными и пышными зданиями; но такие уцелевшие останки того времени, как колокольня Сен-Жермен-де-Пре, крипты Нотр-Дам в Клермон-Ферране или Сен-Бенинь в Дижоне, лишь подтверждают наш интерес к архитектурному развитию этой эпохи.
Раньше историки настаивали на слабости Гуго Капета перед лицом амбициозных или далеких крупных вассалов, сравнивая ее с престижем его предшественников IX в., его современников Оттонов или его потомков XII–XIII вв. На самом деле каролингский порядок, который продержался до этого времени, по крайней мере внешне, в последних десятилетиях X в. окончательно уступил место тому, что историки долго называли «феодальной анархией», а власть стала принадлежать территориальным князьям, а не королям. К тому же избрание Робертина, как кажется, вызвало в некоторых кругах обостренное осознание неотвратимого ослабления центральной власти, невозможности возвращения к ее былому величию; оно даже спровоцировало своего рода отторжение. Сегодня гораздо лучше видно, в свете исследований, проделанных по случаю празднования тысячелетия памятной даты в 1987 г., насколько королевство было богато потенциальными возможностями в конце X в. На заднем плане экономического динамизма начинают вырисовываться основные контуры французского пространства — деревни, города, земли, — в то время как кучка мелкой военной аристократии закладывает основы нового политического равновесия, в рамках которого местная реальность — сеньория, замок — окажется преобладающей на протяжении более одного столетия. К тому же некоторые княжества — Нормандия, Фландрия и вскоре Шампань — были достаточно сильными, чтобы стремительно вернуть себе контроль над центробежными течениями и подготовить почву для возрождения государства. Как бы ни слаба была королевская власть Капетингов, она все равно была проникнута традициями былого двора и каролингской идеологией «королевского служения». Что касается Церкви, то нельзя по-прежнему клеймить ее как «Церковь во власти мирян», посредственную и без идеалов; великие прелаты, одновременно религиозные и политические лидеры, аббаты-реформаторы, пользовавшиеся необычайно высоким престижем, уже указали на пути к возрождению, когда выработали новые концепции христианского сообщества и постарались претворить их в жизнь. Именно этим миром — миром, который было сложно контролировать, но который кипел энергией, — и предстояло править первым Капетингам.