Итак, у нас есть количественное соответствие. Номинальная сфера цен отражает реальную сферу производства и потребления. И цель теории стоимости состоит в том, чтобы объяснить это отражение / соответствие.
Как теория стоимости разбирается с этим соответствием? В либеральной версии предполагается, что двухсторонняя экономика содержится в ньютоноподобном пространстве — контейнере, который поставляется в комплекте со своими невидимыми законами или функциями, роль которых заключается в уравновешивании количеств и цен. Марксистская версия очень отличается тем, что подчёркивает не равновесие и гармонию, а конфликтный / диалектический двигатель экономики. Однако и здесь есть чёткое разделение между реальным и номинальным, производительным и финансовым. И здесь, кроме того, существует предполагаемый набор правил, исторических законов движения, которые управляют долгосрочным взаимодействием двух сфер.
Поскольку эти принципы или законы неизменны, роль политического экономиста, так же как и роль естествоиспытателя, состоит в том, чтобы просто «открыть» их[10]. Способ открытия основывается на исследовательской парадигме Галилея, Декарта и Ньютона, с одной стороны, и на применение аналитической вероятности и эмпирической статистики с другой. В этом методе, открытие происходит путем слияния экспериментов и обобщения, метода, который либералы применяют посредством тестирования и предсказания (хотя в основном прошлых событий), а марксисты применяют этот метод через диалектику теории и практики.
Наконец, в отличие от экономики, политика не имеет присущих ей внутренних законов. Это отличие имеет два важных последствия. В либеральном случае понятие самооптимизирующейся экономики означает то, что, за исключением «внешних факторов», политическое вмешательство может привести только к не оптимальному исходу. В марксистском случае политика и государство неразрывно связаны с производством и экономикой. Однако, поскольку политика и государство не имеют своих собственных, присущих им законов, то они должны вывести свою логику из экономики — либо строго, как это предусмотрено структуралистами, либо слабо, как делают инструменталисты.
Таким образом, космология капитализма строится на трёх фундаментах. Первый — это разделение экономики и политики. Экономика регулируется собственными законами, тогда как политика либо вытекает из этих экономических законов, либо искажает их. Вторым основанием является механистический взгляд на саму экономику — взгляд, основанный на действии и реакции, плоских функциях и саморегулирующихся силах движения и равновесия, в котором роль политического экономиста состоит просто в обнаружении этих механистических законов. Третий базис — раздвоение самой экономики на две количественные сферы — реальную и номинальную. Реальная сфера измеряется в материальных единицах потребления и производства (единиц полезности (utils) или в общественно необходимом абстрактном труде), тогда как номинальная сфера учитывается в денежных ценах. Но две сферы параллельны: номинальные цены просто отражают реальные величины, и миссия теории стоимости состоит в том, чтобы объяснить их соответствие.
Усиление власти и упадок политической экономии
Эти основания капиталистической космологии начали распадаться во второй половине девятнадцатого века, и основной причиной была сама победа капитализма. Обратите внимание, политическая экономия отличалась от всех ранних космологий тем, что она была первой, которая заменила религиозную силу на светскую. Но, как и боги, эта светская сила все ещё считалась гетерономной; то есть она была объективной сущностью, внешней по отношению к обществу.
Победа капитализма изменила это восприятие. Когда феодальный порядок окончательно уступил место полноценному капиталистическому режиму, стало все более очевидным, что навязываемая сила находится внутри, а не снаружи . Вместо гетерономной силы возникла автономная власть, и этот сдвиг изменил все[11]. При автономной власти двойственность экономики / политики, разделение реального / номинального и механистическое мировоззрение экономики, все это было серьёзно подорвано. Когда эти категории были подорваны, предполагаемый автоматизм политической экономии больше не действовал. А с исчезновением автоматизма политическая экономия перестала быть объективной наукой.
Вторым событием стало появление новых явлений, неизвестных классическим политэкономам. К началу двадцатого века установились характерные черты современного капитализма, такие как тотальная война и, казалось бы, перманентная военная экономика. Это оказалось не менее важным, чем производство и потребление. Правительства начали активно участвовать в масштабной промышленной и макро-стабилизационной политике, которая полностью нарушает предполагаемый автоматизм так называемой экономической сферы. Все больше и больше капиталистов регистрируют свои предприятия как корпорации, и так как этот процесс становится практически всеобщим, результатом стало бюрократизирование и социализирование самого процесса частного накопления. Одиночный трудовой акт становится не простым и более однородным, но все более сложным, и многие работники больше не живут на прожиточном минимуме (subsistence level).
10
О платоническом представлении, о существовании внешней рациональности, которую людям всего лишь надо открыть, иронично говорил математик Пол Эрдёш. Венгерскому еврею, Эрдёшу, бог не нравился. Он его называл ВФ (всевышний фашист). Но бог, нравится он или нет, предопределил всё. В математике, бог предопределил не только теоремы, но высшие, окончательные доказательства этим теоремам. Эти доказательства написаны, так сказать, в «Книге», а задача математика расшифровать её страницы (Hoffman 1998). Большинство великих учёных-философов, от Кеплера и Декарта до Ньютона и Эйнштейна, разделяли этот взгляд. Они все предполагали, что те принципы, которые они ищут, будь то «законы природы» или «язык Бога», существовали изначальными, и что их задача состояла в том, чтобы просто «найти» их. (Agassi 1990).
11
Различие между гетерономией и автономией развивается в социальных и философских трудах Корнелия Касториадиса. (см. например Castoriadis, Cornelius 1991).