— Класс! — сказал я мрачно.
— Валерий Александрович подарил! — похвалилась маменька и замолчала, погрузившись в какие-то мысли.
Я что-то невразумительно промычал. Видимо, я должен знать, кто такой Валерий Александрович. Но я, увы, понятия не имею об этом достойном муже. Так что, заострять тему я не стал, мирно допил кофе, поблагодарил маменьку и ретировался в свою комнату — переваривать обед и полученную информацию. Все явно шло к тому, что у меня случится информационное несварение.
Закрывшись, я еще немного пошарился по комнате — больше ничего интересного не нашлось, не считая початой пачки «Мальборо». Ну это уж слишком, подумал я. С курением подвязываем. Спорт и здоровый образ жизни прямо с завтрашнего дня.
Я пересмотрел все шмотки, которые смог найти. В общем, Алёша Петров гардероб имел вполне ничего себе. Три пары джинсов, две джинсовых куртки и джинсовая рубашка. «Левайс» и «Рэнглер». Еще — два официальных костюма-тройки, целую кучу свитеров, три пары кроссовок («Адидас» рулит!), два спортивных костюма — невзрачный отечественный и ярко-синтетическая «Пума», это не считая всяких футболок, сорочек, кедов и прочих мелочей. По-моему, для восемьдесят седьмого года вполне прилично.
В общем, обследовав все, что можно, я прилег отдохнуть с томиком Конан Дойля, который совершенно не лез в голову, а лезло всякое беспокойство — вот завтра-послезавтра выходные, а в понедельник начинается школа. А я даже не знаю — КАКАЯ, нахрен, школа — куда идти и чего там делать?
Отдохнуть мне толком не дали. С работы заявился папенька и дернул меня на ковер — в свой кабинет. Об аудиенции торжественно сообщила мне маменька:
— Зайди, Алексей! У отца разговор есть!
Ох как я не люблю эти официальные разговоры. Но деваться некуда — пришлось придавать лицу почтительное выражение и топать на прием.
Папенька встретил меня развалившись в кресле. Перед ним на столе лежала газета «Труд» и пепельница со свежим окурком. Вид у папеньки был, как у человека, который много и хорошо потрудился, а вот теперь — заслуженно отдыхает.
— Садись, Алексей, — папенька указал на кресло. — В ногах правды нет!
Я повиновался.
— Значит… выписались? — спросил папенька, глядя в газету.
— Выписались, — сдержанно подтвердил я.
— А врач что говорит?
Я коротко пересказал прощальную речь Бориса Михайловича, обращенную к нам с маменькой. Она сводилась к тому, что мне нужно по возможности избегать стрессов, придерживаться режима и здорового образа жизни. Лично меня это вполне устраивало, особенно в той части, где было о стрессах.
— А ты сам как себя чувствуешь? — спросил папенька.
— Да вроде бы все в порядке, — ответил я, стараясь оставить в этом вопросе некоторую долю неопределенности, — голова почти не болит. И вообще…
Папенька мрачно покачал головой и надолго задумался. Что-то определенно было не так. Я поднял глаза на Владимира Ильича, который смотрел на меня с портрета. Кажется, Ильич смотрел на меня с некоторым подозрением — наверное, с присущей ему проницательностью, разглядел в простом советском комсомольце пришельца из иного времени. Из темного царства капитализма.
— А скажи мне, Алексей, — подал вдруг голос папенька после паузы, которая сделала бы честь любому районному драматическому театру. Я вздрогнул от неожиданности. — А скажи мне, Алексей, только честно, даже не как отцу, а как старшему товарищу… Ведь мы же товарищи?
Я энергично кивнул, что должно было означать — мы определенно товарищи.
— Вот! — сказал папенька удовлетворенно. — Скажи мне по-товарищески… Мне позвонили из милиции. Николай Николаич. По твоему делу.
По моему делу?!! Вот это поворот! Что за дело еще?! Я заерзал на кресле.
— По поводу ДТП.
Ах, по этому делу… Меня же сбил автомобиль «Москвич», я и забыл совсем. Ох, дорогой товарищ папенька, доведете вы меня до инфаркта, подумал я. А мне нервничать нельзя. Строго запретил товарищ завотделением!
— Значит, — продолжил папенька, — тот шофер дает показания. И свидетели дают показания. В общем, получается так, что ты это специально. Под машину. Вот так. — И папенька надолго замолчал, глядя то ли в газету «Труд», то ли просто в стол.
Я тоже притих, слегка ошарашенный. Нормальный расклад. Значит, Алёша Петров решил самовыпилиться. И даже попытался это сделать. И почти преуспел, только не полностью. Малолетний придурок, теперь мне за ним все это прекрасное расхлебывать! Я очень злился на парня, в теле которого очутился. Нельзя же так инфантильно и безответственно! Собрался выпиливаться — хоть бы записку оставил. А то, как мне отмазываться теперь, вот в чем вопрос?! Короче говоря, все отрицаю.