Глава 3
Три дня на больничных хлебах пролетели быстро. Меня кололи какой-то дрянью, дважды в день измеряли давление и температуру, кормили больничными разносолами — не очень вкусно, но очень сытно. Чувствовал себя я вполне нормально — вставал, гулял по серому больничному коридору, общался с Николаем Петровичем — моим соседом по палате, читал Дюма, будь он неладен. В общем, выздоравливал по полной программе.
Выздоравливая, я слегка привык к жизни в новом теле. К слову, тело это хоть и молодое, но совершенно неспортивное. Алеша Петров определенно недолюбливал физкультуру и не заморачивался походами в качалку. Впрочем, качалки в то время были местами… как бы это сказать… довольно специфическими. А Алешенька Петров — мажор из хорошей семьи. Но мы это поправим, думал я злорадно. Придётся внезапно полюбить спорт! Одно из упущений моей юности это как раз то, что спортом я не занимался от слова совсем. Потом пришлось наверстывать. Ничего, наверстал. Чувствовал себя вполне комфортно. Вот и здесь наверстаю.
В целом я вполне освоился, но были и «но». И одно из главных «но» это отсутствие, блин, интернета! Пусть у них здесь самый вкусный пломбир (нужно будет попробовать, когда выйду на свободу), но нет ютюба. Гугла. Нет электронных библиотек. Стрима. Нет «Танков»! А порнуха — только за большие деньги, подпольно, с риском присесть лет на несколько. И это, мать его, грустно. Впрочем, деваться некуда. Привыкну.
И я привыкал. Валялся на койке. Слушал радио и болтал о том о сём с Николаем Петровичем, которого переименовал в дядю Колю. Кушал копченую колбасу. Каждый день во время, положенное для посещений, ко мне приезжала маменька. С апельсинами и бутербродами. Папенька более своим вниманием больничные стены не почтил — наверное был занят. Перестраивался и ускорялся. К слову, о текущей политической обстановке я много и со вкусом говорил с Николаем Петровичем. Тот оказался мужиком ушлым, зрил в корень, считал молодого (относительно молодого, конечно) генсека Михаила Сергеевича, трепачом и подкаблучником, и ждал надвигающийся писец.
— Разбегутся все, — отчаянным полушепотом откровенничал дядя Коля, отхлебнув чего-то остро пахнувшего из фляги, которую он прятал в недрах своей вместительной тумбочки и содержимое которой обновлял с каждым приходом сослуживцев. — Все разбегутся, дружище! И Кавказ, и Прибалтика! И Средняя Азия! Если сейчас не прикрутить гайки, то… Только всё между нами… — Я кивал и показывал, что мой рот на замке.
— Реформы эти ещё… — сетовал дядя Коля. — Ведь всё растянут! У нас на стройках сколько материалов уходит, — дядя Коля дергал головой куда-то налево. Впрочем, он быстро остывал:
— Нам-то что!.. Мы уже пожили… Вы — молодежь! Вам жить! Вам виднее, как оно лучше. Вот моя дочка всё видик клянчит! Я говорю — дурында, давай лучше в кооператив вступим, с квартирой будешь к концу института, на кой черт тебе этот видик? Нет, говорит, квартиру и от государства можно получить, квартира у любого дурака есть, а вот видиков во всем городе — штук двадцать! Вынь ей да положь! Кино смотреть американское… Магнитофон ей купили — «Соню». Музыку крутит. Я разок послушал — вопли да завывания, или гремит чего-то, будто металлолом сгружают. Оно может быть и хорошая музыка, но мне не понять. Мы в молодости про Щорса пели. Про Буденного. Ну а во дворе, когда под гитару, сам понимаешь, — дядя Коля подмигивал, — «Мурку» или там «Ванинский порт»… Отсидевших у нас много было. Оно глупость, конечно, но по крайней мере, все ясно, как божий день. А сейчас — соберутся, включат эту шарманку и прыгают так, что соседка снизу — Анна Петровна — прибегает и сцены устраивает, мол, империалистическая музыка в семье ответственного работника на всю катушку. Начальству, говорит, напишу. Уж если видик появится, то я и не знаю… А покупать нужно.
— Может обойдется дочка без видика, дядя Коля? — интересовался я, сдерживая улыбку.
— Нет, — грустно мотал головой мой сосед, — дочка бы еще ладно. Супруга — туда же! Нужно, говорит, прислушиваться к современности и не быть дикарём. А когда-то ударницей была, в литейном цеху работала! Потом выдвинули ее по профсоюзной линии — в местком.
— И никак не могут задвинуть назад? — ехидно поинтересовался я.
— Во-во! — утвердительно мотнул головой дядя Коля. — Аристократия, мать-перемать! У меня жигуль — «пятерка», квартира — «трешка», на Ленина, сам понимаешь! Санузел — раздельно! Мебель из карельской берёзы. Дача с крыжовником! В Чехословакию три раза ездила и в Болгарию раз. Сочи и Дагомыс мы и не считаем за отдых. Дубленка висит. Шапка норковая и лисья. Живи да радуйся. Нет! Мало.