Сын обрадовался и выбежал из комнаты.
Я посмотрел на адмирала. Он помрачнел и закусил нижнюю губу.
И только теперь вырвалось у него слово, скрывавшееся в душе:
— Ужас!
Я поддакнул ему:
— Да, ваше превосходительство, как говорит Беранже, революция — это вам не графиня в перчатках.
И сейчас же я умышленно заговорил о своем сыне:
— Славный у меня мальчик. Правда, очень отчаянный, но зато учится замечательно. Все время по всем предметам идет в школе первым учеником. Кругом — на пятерки.
Чтобы адмирал не подумал, что это только отзыв восторженного отца о своем сыне, я показал ему школьные отметки. Он рассеянно взглянул на них и сказал:
— Прекрасно, прекрасно…
— Кроме того, Петя много читает. Книги он поглощает в невероятном количестве. Вы только взгляните на его книжную полку. Тут найдете и по естественным наукам, и по истории, и классическую литературу. Он любит, чтобы хорошие книги были у него на полке. Я разорился с ним на этом деле.
Адмирал приободрился. По-видимому, его тревожные думы на время оторвались от революции. Он стал внимательно относиться к моим словам.
— Ваш сын производит приятное впечатление. Живой и развитой мальчик. Для родителей — это большая радость.
— У него, ваше превосходительство, дедушка по матери выдающийся человек. Как видно, внук в него пошел. Да он и похож на него. Дедушка должен гордиться таким внуком.
— Кто же у него дедушка?
— Важный пост занимает и получает большое жалованье. Но внучатами своими он совсем не интересуется. Хоть пришел бы и посмотрел на своих отпрысков.
Адмирал решил посочувствовать мне:
— Судя по вашим словам, этот дедушка имеет черствое сердце.
Я возразил:
— Может быть, сам по себе не такой уж он плохой человек, но получается нехорошо. А почему? Вся жизнь у нас так перекручена, что некоторые потеряли всякое понятие о настоящей чести. Вот что скверно.
Валя хлопотала около стола: подала хлеб, ревельские кильки, колбасу, сыр, вареные яйца и поставила бутылку рома.
— Я думаю, что вы сначала закусите, а потом уже будете пить чай, — сказала она и пошла на кухню.
Я направился за нею и попросил ее, чтобы она вместе с девочкой пошла на время к знакомым. Она так и поступила.
Вернувшись к столу, я откупорил бутылку и стал разливать по рюмкам ром.
— Давно приобрел эту благодать и все берег для какого-нибудь торжественного дня. Этот день наступил. Для вас, ваше превосходительство, может быть, он и не приемлем. Но я встречаю революцию как самый величайший праздник.
— Нет, зачем же. Я тоже не против революции, ибо самодержавие завело нашу родину в тупик. Но я никак не предполагал, что изменение государственного строя выльется в такие формы.
Адмирал осушил большую рюмку и похвалил качество рома.
— Не стесняйтесь, ваше превосходительство, закусывайте. Чем богаты, тем и рады.
— Спасибо. Я начинаю понимать, что попал в надежные руки.
— Насчет надежности рук вы не ошиблись.
Мы выпивали и закусывали, как два давних приятеля. Говорили о чем угодно, но только не о революции.
После ухода жены двери в коридор оставались незапертыми. Вдруг показался в них боцман Кудинов. Обращаясь ко мне, он сказал:
— Разрешите, товарищ начальник, войти.
— Войдите.
Кудинов шагнул вперед, вытянулся по-военному и отрапортовал мне:
— Ваше распоряжение, товарищ начальник, мы выполнили в точности.
— Хорошо. Иди в ревком и передай товарищам, что я скоро буду там.
— Есть! — сухо отрезал Кудинов и, покосившись на адмирала, вышел из комнаты.
Адмирал с иронией заметил:
— У вас тоже дисциплина.
— Без этого нельзя выполнить ни одного дела.
Впервые в присутствии адмирала нижний чин посмел обратиться за разрешением не к нему, а ко мне, бывшему вестовому. Сдержанный адмирал больше ничего не сказал. Но я представлял себе, какой горечью это отозвалось в его душе.
Наконец я решил приступить к тому, что больше всего волновало меня:
— Ваше превосходительство, я хочу поговорить с вами об одном деле. Только давайте условимся: будем при этом откровенны, как и подобает мужественным и честным людям.
— Откровенность — это самая благородная черта в людях. Пожалуйста, я вас слушаю, — сказал адмирал и, ожидая что-то необыкновенное, весь напрягся.
— У вас жила горничной одна особа — Настасья Алексеевна Кашинцева. Помните?
— У меня их много жило. Разве всех упомнишь.
Я вытащил из кармана бережно сложенную бумажку и развернул ее.
— Это было давно, ваше превосходительство. Вы тогда были молоды и находились в чине капитана второго ранга. В этой вот бумажке вы дали Настасье Алексеевне чрезвычайно лестную рекомендацию. По вашим словам, ваша горничная отличалась исключительной честностью и трудолюбием. Взгляните — это вы писали?