- Сколько ему было лет?
- Ну, как мне и Ахмеду.
- Ливио! - воскликнули разом друзья. Радость, надежда и разочарование прозвучали одновременно в этом возгласе. Найти мальчика, найти Ливио - и не иметь возможности задушить в объятиях, взять в охапку, расцеловать, приласкать. Ужасное состояние.
- Ливио? Да, Эль-Франси, иной раз, когда Омар только что появился у нас, он называл себя так. Потом уже - никогда, - вспомнил Ахмед.
И Луиджи Парвизи вспомнил, что Аббас бен Ибрагим, мавр, тоже любопытствовал, удастся ли христианского ребенка превратить в араба. Его сын Ливио - больше не Ливио, позабыл все, позабыл родителей, родину, и даже то, что стоит выше них. Он стал Омаром, одним из тех, кто вокруг него, магометанином, человеком, чей склад мышления совсем иной, чем у европейцев.
Крупные капли пота выступили на лбу Луиджи. Вот и закончилась первая половина его пути, но теперь начнется новая, ведущая в бесконечную даль. И он должен идти этим путем, шаг за шагом, как положено охотнику Эль-Франси.
- И вы, Али и Ахмед, были его лучшими друзьями?
Оба мальчика с сияющими лицами подтвердили, что это действительно так.
- Я благодарен вам. И не только словами. Чем - об этом мы еще поговорим. Вы правильно поступили, что полюбили всем сердцем маленького Омара, который оказался таким смелым парнем. А где амин? Сведите меня к нему побыстрее.
- Это невозможно. Его нет в деревне.
- Ну тогда к твоему отцу. Пойдем, Али!
Луиджи кивнул Селиму. "Оставайся здесь, - означал этот кивок, - избавь меня от этих ребятишек". Негр понял и тут же принялся рассказывать о каких-то почти невероятных приключениях.
Али привел Эль-Франси к отцу. Тот сидел возле своей хижины.
- Можешь ли ты, отец этого бравого парня, - Эль-Франси похлопал Али по плечу, - рассказать мне что-нибудь о жившем в вашей деревне чужеземном мальчике Омаре?
- Я мог бы рассказать тебе о нем, Эль-Франси.
- Мог бы? Так что же тебе мешает это сделать? Я, Эль-Франси, прошу тебя об этом.
Бербер продолжал молчать.
- Требуй все, что ты хочешь. Возьми мое оружие. Смотри, какое отличное ружье! Я дарю его тебе. Возьми моего коня; все, что захочешь, - твое. Я могу дать тебе и еще больше, только расскажи!
- Ты обижаешь меня, Эль-Франси. Если я расскажу, то только добровольно, без принуждения и без соблазнов подарками.
Итальянец смутился. Против него сидел человек, который ничего не хотел. Совершенная неожиданность в этой стране, где просто-таки чуть ли не полагается без обиняков требовать и, не моргнув глазом, принимать подарки. Почему же молчит этот человек? Что держит его рот на замке?
- Ты знаешь мое имя, друг, но, видимо, только и всего. Знай же: Эль-Франси никогда еще не затыкал уши, если твои братья нуждались в совете и помощи. Я никогда не требую благодарности, а сейчас же седлаю коня и скачу прочь оттуда, где меня за мои дела хотят отблагодарить. Все, что могу, я делаю только из любви к людям.
- Мне известно об этом. Все, или, по крайней мере, очень многое: я же знаю тебя с твоего первого прихода к нам, много лет назад.
- И все-таки отказываешь мне?
Отец Али мрачно потупил взор. Парвизи напряженно ждал.
А старый бербер думал: жителям деревни строго-настрого велено молчать. Не выполни они этого, и их ожидает великое молчание смерти. У дея повсюду свои шпионы, донесут, да еще и прибавят, чего не было. Ни на какие вопросы, касающиеся Омара, отвечать нельзя.
Омар-паша уже покойник. В Алжире на троне сидит новый дей. Но и он тоже враг свободолюбивых берберов и кабилов, чужой им по крови, чуждый их горю и радостям. Кто его знает, что ему надо от маленького Омара? Что ему вообще известно об этом? Новые деи всегда первым делом избавляются от всего, что связано с их предшественниками, прогоняют их друзей, ставят на высокие посты и доходные места своих. Непросто здесь правильно повести себя. А уж отвечать на расспросы об этом чужом мальчике - и вовсе неосторожно. Да, но тут сидит Эль-Франси! Друг и единомышленник. Чужой, но не приверженец турок. У него есть, наверное, особые причины интересоваться мальчиком, но и здесь он, как во многих других случаях, конечно же, хочет только помочь, а может, придет время, поможет и им: ведь настанет же когда-то день, и народ поднимется, чтобы освободиться от угнетателей.
- Входи! Мой дом - твой. Ты - мой гость, - пригласил он наконец охотника.
Приглашение было уже добрым предзнаменованием.
- Спрашивай, - обратился к Луиджи отец Али, когда оба мужчины уселись на кошме.
- У меня нет никаких особых вопросов, но я очень прошу тебя рассказать мне об Омаре все, со дня его появления в вашей деревне до того, как его увезли.
Много о чем рассказал старый бербер. О прежней жизни мальчика никто ничего не знал. Кто он, откуда? Неизвестно. Поначалу вся деревня, понятно, дружно ненавидела его, опекаемого самим деем. Зато после все его искренне и по заслугам полюбили.
Сердце Луиджи застучало быстрее. Его сын - в этом не оставалось больше ни малейшего сомнения - добился всеобщей любви и уважения своими делами!
- Больше я ничего не знаю, - закончил рассказчик. - Куда повезли Омара, нам не сказали. Мы пытались было не отдавать его, но что мы могли поделать?
- Я благодарю тебя и твоих братьев. Вы стерли одно из пятен, опорочивших имя "Алжир".
Бербер не понял, что Эль-Франси хотел этим сказать.
Парвизи не обратил на это внимания.
- Вы будете богато вознаграждены отцом мальчика, - продолжал он. Потерпите немного и верьте Эль-Франси.
- Не считая первых недель, мы относились к Омару, как к собственным детям, не рассчитывая на благодарность и вознаграждение. Он был одним из нас. Удайся тебе вернуть мальчика родителям - это порадует нас и будет для нас самой лучшей наградой.
* * *
Луиджи Парвизи сидел на морском берегу в Ла-Кале. Он долго ломал голову, почему Ливио увезли из берберской деревни, и никак не мог найти этому хоть какую-нибудь причину. Одно лишь было несомненно: жизни его сына ничто не грозит. Должно быть, турки решили приспособить его к какому-нибудь ремеслу, сделать из европейца подлинного бербера или кого там еще.
* * *
В истории алжирских деев перевернулась еще одна страница. После недолгого правления Али Ходжа-паша, этот жестокий, кровожадный, похотливый властитель, пал жертвой моровой язвы. Его наследника звали Гуссейн-паша. Новым властителем Алжира его провозгласил на смертном одре сам Али Ходжа-паша, и Диван, государственный совет, утвердил это решение.