– Кто вас послал? – продолжал допытываться англичанин.
Алатристе, не удостоив его ответом, подобрал с земли свой плащ и перекинул его через плечо, оставив на всякий случай правую руку свободной. Лошади стояли поблизости, позвякивая удилами.
– Садитесь и уезжайте, – сказал он наконец.
Но тот, кого звали Стини, не сдвинувшись с места, обратился с вопросом к своему спутнику, который пока не произнес ни слова по-испански и, судя по всему, вообще не говорил на этом языке. Англичане вполголоса обменялись несколькими фразами, и раненый завершил разговор одобрительным кивком. Старший вновь обратился к Алатристе:
– Вы могли убить меня – и не убили. Вы спасли жизнь моему другу… Почему?
– По старости. Размяк с годами.
Стини покачал головой:
– Тут что-то не так… – Он переглянулся с юношей и с удвоенным жаром вновь приступил к расспросам: – Вас ведь подослали к нам, правда?
Подобная настырность стала досаждать капитану, и раздражение его еще усилилось, когда он увидел, что собеседник потянулся к висевшему на поясе кошельку, как бы давая понять, что всякое полезное сведение может быть соответствующим образом вознаграждено. А потому он нахмурился, закрутил ус и взялся за рукоять шпаги.
– Сударь, – сказал он, – неужели я похож на человека, который станет выкладывать первому встречному всю подноготную?
Англичанин пристально поглядел на него и медленно отвел руку от кошелька.
– Нет, не похожи. Совсем не похожи.
Алатристе одобрительно кивнул:
– Отрадно, что заметили. Ну так вот – садитесь на своих лошадок и хорошенько их пришпорьте. Мой напарник может вернуться.
– А вы?
– А я уж как-нибудь.
Англичане вновь обменялись несколькими словами. Потом старший в задумчивости сложил руки на груди, причем большим и указательным пальцем правой подпер подбородок. Эта вычурная и картинная поза лучше смотрелась бы в роскошной зале какого-нибудь лондонского дворца, чем на темной улочке старого Мадрида, где тем не менее этот самый Стини чувствовал себя вполне уверенно, ибо явно привык везде и всюду вести себя, как ему вздумается, не заботясь о мнении окружающих. Белокожий, белокурый, изящный – настоящий придворный вертопрах, который, однако же, в недавней схватке выказал – впрочем, как и его спутник – мужество и стойкость. Капитан отметил про себя, что скроены оба англичанина по одной колодке. Жеребята из хорошей конюшни. Кому же они стали поперек дороги? Вероятно, тут замешаны женщины, религия или политика. А может – и то, и другое, и третье.
– Об этом никто не должен знать, – произнес наконец англичанин, и Алатристе в ответ тихо рассмеялся сквозь зубы:
– Я в этом заинтересован больше, чем кто-либо другой.
Его смех обескуражил англичанина, а быть может, смысл сказанного дошел до него не сразу. Но через мгновение улыбнулся и он. Улыбнулся самым краешком губ – учтиво и чуть презрительно.
– На карту поставлено очень многое, – пояснил Стини.
Справедливость этого высказывания Алатристе не мог не признать.
– Еще бы, – буркнул он. – Моя голова, например.
Если англичанин и понял иронию, то не придал ей значения. Он снова задумался.
– Мой друг нуждается в отдыхе. Человек, который ранил его, может подкарауливать нас где-нибудь еще. – Он на мгновение замолчал, пытливо вглядываясь в того, кто стоял перед ним, и словно пытаясь определить, действовал тот по влечению сердца или же по коварному расчету. Потом пожал плечами, как бы давая понять, что ни ему, ни его спутнику выбирать не приходится. – Вам известно, куда мы направлялись?
Алатристе бестрепетно выдержал его взгляд:
– Может, и известно…
– Вы знаете, где находится Семитрубный Дом?
– Предположим, что так.
– Проводите нас туда?
– Нет.
– Передадите записку?
– Ни за что на свете.
Нет, этот Смит явно считает его слабоумным. Вот этого как раз капитану и не хватало – всю жизнь мечтал своими ногами отправиться прямо к волку в пасть, в гости к английскому послу и его людям! «Любопытство сгубило кошку, – думал Алатристе, беспокойно оглядываясь по сторонам, – сейчас самое время позаботиться о сохранности своей шкуры, ибо много появилось желающих попортить ее непоправимо. Самое время подумать о себе», – и на этой мысли он недвусмысленно показал англичанину, что желает закруглить беседу. Однако тот не внял: