Чёрная «эмка» выехала прямо на пирс, подкатив прямо к «Шторму», дивизионный комиссар, опередив своего адъютанта, сам открыл дверь и в несколько огромных шагов оказался рядом со мною, оглядывая экипаж и судно. Позади него встал Дьяконов.
— Здравия желаю, товарищ дивизионный комиссар, экипаж тральщика Т-66 «Шторм», по вашему приказанию построен! Командир тральщика старший лейтенант Жохов!
— Ранен? — смотрит на меня комиссар — каковы потери экипажа?
— Ранен в правое бедро и сломаны рёбра — отвечаю я — потери экипажа и приданного ему охранения перевозимого груза — семьдесят пять человек, шестнадцать тяжелораненых направлены в госпиталь, остальные убиты. В строю восемнадцать человек, из них десять ранены легко и остались в экипаже.
— Что с грузом и вторым буксиром?
— В семидесяти километрах от входа в Онежское озеро попали в артиллерийскую засаду, буксир «Ижорец» и обе баржи уничтожены, тральщик получил снаряд в надстройку, ответным огнём и силами десанта из числа экипажа тральщика и охранения барж, вражеская батарея из пяти орудий и двадцати двух артиллеристов уничтожена, захвачено двое пленных. В виду невозможности дальнейшего выполнения задания, по моему приказу, остатки барж и буксира сожжены, я принял решение возвращаться в Онежское озеро. В ходе прорыва уничтожена вражеская переправа и боновые заграждения. Во время боя тральщик получил многочисленные пробоины, вышло из строя кормовое зенитное орудие. Пленные, документы уничтоженного расчёта и прицелы с замками от орудий переданы в штаб Онежской флотилии!
— Ишь ты! Лихо! То есть пороховой завод, две баржи и буксир вы просрали но всё равно молодцы? — прищурился дивизионный комиссар.
— Виноват! Извините что выжили товарищ комиссар! — закусил я удила, да похер уже.
— Ты мне тут свой характер не показывай Жохов! Что выжили и батарею с переправой уничтожили молодцы, но то, что потеряли груз очень плохо! Это пороховой завод Жохов, его ждали в Ленинграде! Что с Горгадзе?
— Погиб во время засады.
— Жаль, хороший был человек и коммунист — протянул комиссар и повернулся к командующему флотилией — что скажешь Александр Петрович?
— Товарищ дивизионный комиссар, считаю, что вины Жохова нет. Мои канонерки и катера в Свирь до сих пор не могут прорваться, а они прошли по ней семьдесят километров и смогли вернуться назад. Если они хотя бы на день прервали переправу финских войск, то это просто огромная удача, мы с двадцать четвёртого сентября пытаемся эту переправу накрыть. Что касается того, было ли возможно прорваться в Ладогу, то считаю, что эта задача была невыполнима для двух небронированных, плохо вооружённых буксиров. Бронекатера, без груза и на полной скорости, возможно бы и прошли, но в данном случае скорость каравана не превышала шести-восьми узлов, лёгкая добыча как для артиллерии, так и для авиации. Есть приказы, которые просто невозможно выполнить. Вы не знали всей обстановки, а она каждый день меняется.
— Выходит я им невыполнимую задачу дал и на смерть послал? — грустно вздохнул комиссар — да не отвечай капитан, это вопрос риторический. Ладно. Что планируете делать?
— Произвести самый необходимый ремонт и возвращаться в Архангельск, пока не встал лёд на канале — ответил я, хотя не был уверен, адресован ли вопрос мне.
— Может лучше их тут оставить? — проигнорировав меня, снова спросил комиссар у Дьяконова. Я напрягся, оставаться на Онеге я категорически не хотел — нам ещё одна канонерка не помешает.
— Нецелесообразно. Скоро конец навигации, нам придётся уходить на зимовку, по мелководным рекам, и всю зиму флотилия будет бесполезна как боевая единица. Тральщик же судно морское, с нами он пройти не сможет, а на Белом море его можно будет использовать всю зиму как для траления мин, так и для проводки караванов.
— Хм… чего-то караваны водить у них не очень-то и получается — опять затянул свою песню комиссар и задумался — Ладно. Разрешаю уходить в Белое море. Вопрос по вашей вине Жохов остается открытым, я дам распоряжение расследовать этот случай особым отделом фронта. Если вашей вины нет, будете награждены, если же всё-таки окажется, что вы струсили или мне врёте, тогда не обижайтесь, сейчас война и судить вас будут по законам военного времени! О результатах проверки штаб Северного флота будет своевременно уведомлён, с моими выводами! Что бы он в холостую не ходил, предайте его в охранение ближайшего каравана, который формируется для отправки в Беломорск. Действуйте!
Комиссар, не прощаясь и не сказав даже слова экипажу, развернулся и зашагал к машине. Я стоял как оплёванный, смотря ему в след. Это мне чего теперь делать? Я ждал или того, что меня арестуют, или благодарности, а тут третий вариант нарисовался. Вот не люблю неопределенности, не зря говорят, что самое худшее это ждать и догонять! Теперь ходи и думай, наградят или расстреляют? Да хрен на эти награды, их мне обещали уже ни раз, так и не дали пока ни одной, я покоя хочу! Этот комиссар мог сейчас всё решить, ведь всё очевидно, но нет, он не хочет признавать, что был не прав. Да и особистам можно по-разному поручение дать — ищите как докопаться или наоборот. Я обернулся к строю и нашёл взглядом Гришу.
— Слышь бандит, у тебя водка есть или всю уже выжрали?
— Для тебя найдём командир — ответил мой боцман, сочувственно смотря на меня, наш разговор слышала вся команда.
— После похорон организуй на всех. Нужно помянуть братишек — пересилил я себя. Нажраться хотелось прямо сейчас, но через час на городском кладбище мы хороним своих бойцов, которые погибли во время прорыва. Среди них и Ваня… Он держался долго, почти до прихода в порт, но всё же раны оказались не совместимыми с жизнью. Из старого состава китобойцев нас оставалось всё меньше и меньше.
Мы вышли из Вытерги через три дня. Залатали наш тральщик на скорую руку. Деревянные колья так и остались торчать в надводной части обшивки, пробоины ниже ватерлинии наскоро заварили сваркой, особо не заботясь о эстетическом виде судна. Дыра в надстройке сейчас закрыта деревянными щитами, разбитую зенитку сняли, восстановили одну из раций. Не до нас было Онежской флотилии, да и чужие мы ей. Нам дали боеприпасов, дали медикаментов и провизии, заправили топливом и выпнули с базы. Мы шли в Медвежегорск, где нам было предписано присоединится к каравану из лихтеров и барж, которые эвакуировали очередной завод в Беломорск. Идём себе средним ходом, никого не трогаем и нас тоже все стороной обходят. Наш боевой буксирокитобойный тральщик кого хочешь отпугнёт! Команда не сидит без дела, потихоньку приводя «Шторм» в приличный вид, я гоняю всех и каждого, чтобы сделать по максимуму, пока есть такая возможность. Да и мыслей дурных так в голове меньше и у них, и у меня.
— Витя, дал бы ты отдохнуть людям, будь человеком — наконец не выдержал Изя, наблюдая за процессом рядом со мной на мостике — они после боёв, им бы в себя прийти.
— Ты вроде бы уже не сухопутный, а говоришь глупости! Где ты тут людей видел? И с какого хера я человек? — задал я вопрос комиссару.
— А кто?! — опешил Изя.
— Запомни, мы не люди, мы моряки, а моряка лишь раз в жизни называют человеком, и то, когда он за бортом — учу я жизни замполита — ну вот смотри, ты думаешь зачем я их заставляю палубу протирать постоянно? Дождь иногда идёт, а они её драят после каждого раза, как только капать перестаёт! Ты думаешь я самодур? если сразу воду не убрать она замёрзнет! На палубе каток будет, этот лёд потом сбивать будет сложнее! Причем Гриша со своей командой это отлично знают и не жалуются! Понял?
— Понял, а зачем…
— За сеном Изя! Иди тоже делом займись, мне как командиру неприятно смотреть, когда кто-то из моих подчинённых без дела мается. Неправильно это, бездельничать могу только я, каждый член команды должен чем-нибудь заниматься лишь бы капитану настроение не портить! Флотская аксиома моряков: если предмет движется — отдай ему честь, если не движется — покрась его! Вон, хоть листок боевой составь, опиши наши приключения.
— А это дело! — оживился замполит — нужно выпускать боевые листки! Я побежал!
Начальник каравана, он же директор эвакуируемого завода с татарской фамилией Файзулин и рязанской рожей, был вне себя от восторга, когда наш тральщик присоединился к его каравану. Единственный цельнометаллический корабль, да ещё и морского класса, приспособленный для хождения во льдах и вооруженный средствами противозенитной обороны, был для него как манна небесная. Канал начинало сковывать льдом, работники шлюзов в адских условиях и с риском для жизни продолжали поддерживать его работоспособность, но буксирных катеров у Беломорканальцев оставалось всего три, и они уже ушли проводить другие суда, каравану же предписывалось двигаться без буксиров, так как другого выхода у них уже не было. Появление побитого в боях тральщика вызвало нездоровый ажиотаж у экипажей и пассажиров каравана, на нас смотрели сотни пар глаз, с ужасом и надеждой рассматривая повреждения «Шторма», наши перевязанные конечности и орудия с обгоревшей от частой стрельбы краской. У людей появилась надежда на спасение.