Я никогда не забуду эту ночь и свою первую рукопашную схватку. От вспышек из дула автомата, из которого я время от времени стреляю, я почти слеп и только чудом не падаю, спотыкаясь об острые камни, я бегу и ору благим матом, потому что мне чертовски страшно. Несколько раз пули и осколки дергают меня за одежду, но я пока цел. Невысокая каменная стена появляется неожиданно, и я с разбегу перелетаю через неё, всем своим весом впечатавшись в что-то мягкое и упругое. Кто-то орёт прямо мне на ухо полным ужаса и страха голосом на немецком языке, холодные руки впиваются в моё горло. От неожиданности я выпускаю из рук автомат и пытаюсь отцепить от своей шеи эти клещи, но у меня ничего не выходит. Несколько секунд мы боремся, а потом я, уже практически теряя сознания от нехватки кислорода, нащупываю на поясе финку и без разбора наношу ей удары куда придётся, железная хватка ослабевает, и я вырываюсь из объятий немецкого солдата и пытаюсь отдышатся, а вокруг творится ад. Маты, крики, стоны, схватившиеся в смертельной схватке люди путаются убить друг друга чем придётся и попало под руку. Рядом со мной огромный немецкий солдат подмял под себя фигуру в черном бушлате и бьёт её своей каской, моряк сопротивляется из последних сил, подставляя под удары руки, я нащупываю на поясе ТТ и стреляю в затылок егеря. Через минуту магазин пистолета пуст, а рядом со мной компактная группа из десяти человек, наш участок зачищен, все немцы мертвы, но за поворотом небольшого каменного хода бой продолжается, и мы бросаемся на помощь братишкам.
Мы взяли уже третью линию обороны и прорвались глубоко вперёд по каменистым сопкам, прежде чем залегли под плотным огнём нескольких пулемётов, дальше нам хода нет, мы сделали всё что смогли. Высадка была произведена успешно. Действуя дерзко и неожиданно, чёрная лавина морской пехоты смела заслоны егерей и довольно далеко продвинулась, прежде чем встретила серьёзное сопротивление. Десанту удалось занять довольно значительный плацдарм.
Моей роте досталась для обороны голая сопка, в самом центре плацдарма, теперь это КП батальона. Сопка как сопка, если бы она не состояло сплошняком из камня и вечной мерзлоты, густо засыпанной снегом. Мороз в минус двадцать пять только добавлял приятных ощущений. Окоп не вырыть, блиндаж не построить, дров для обогрева нет, а люди одеты кто как. Короткую передышку, что дали нам немцы, мы используем что бы выложить из камней укрытия, рыть мёрзлую землю невозможно.
— Жрать будешь? — рядом со мной падает Гриша, перебежав из своего окопчика, в который превратили воронку от снаряда, пули с запозданием бьются в камень, выбивая искры и осыпая нас осколками — тепленькая, за пазухой весь день носил!
— Точно не в штанах?! — с сомнением говорю я, разглядывая подозрительно теплую банку тушёнки, мы на плацдарме уже пятый день, спим и едим урывками, адский холод кажется проник в каждую клеточку моего тела и горячего поесть очень хочется.
— Да жри, не бойся, я что, без понятий что ли? — обиделся Гриша — я тут понимаешь весь день этот кусок льда отогревал для любимого командира, а он нос воротит!
— Лады, открывай, шутила я, как любил говорить Рома, помнишь такого? — хмыкнул я, доставая ложку.
— Как не помнить, мудрый был человек, он ещё тогда знал, что Витька дурак. Был бы умный мы бы сейчас тут жопу не морозили — язвит боцман, вскрывая консервы — чего там слышно то?
— Теперь я с Ромой согласен, дурак и есть — вздыхая соглашаюсь я — а командиры наши как обычно, обещают подкрепление, боеприпасы и горячую жратву с теплой одеждой.
— Уже пятый день обещают уроды! — вздыхает Гриша и выглянув из-за камня начинает материться — да что бы вам морского ежа поперёк горла, пожрать нормально не дадут козлы горные! К бою!
Я с сожалением смотрю на начавшее застывать мясо и беру в руки автомат, толкая ногой заснувшего корректировщика. Похоже нам опять сейчас придётся отбивать атаку, кажется уже шестую за сегодня…
Мы держались почти десять дней. К плацдарму стягивалось всё больше и больше сил врага, а наши ряды редели. Погиб Изя… Нет не Изя, а Израиль Коган, герой подорвавший себя гранатой вместе с окружившими его егерями, получил тяжёлое ранение Иваныч, его только чудом удалось эвакуировать с плацдарма, погибли трое бойцов из моего экипажа… Укрепившись, бойцы вели упорную оборону, отбивая по несколько атак врага в день. Корабли флота и артиллерия как могли оказывали артиллерийскую поддержку десанту. Снабжение плацдарма велось крайне нерегулярно, по морю, под бомбёжками и огнём противника. Нас засыпали бомбами каждый день, немногочисленные истребители с красными звёздами почти ничего не могут сделать для нашей защиты. Только редкие катера прорывались к нам, не получив повреждений. Нас теснили день ото дня, пока мы не упёрлись в берег. Уже стало очевидным, что на сухопутном фронте без дополнительных сил выбить противника за Западную Лицу невозможно. Поэтому в этот день было принято решение об эвакуации десанта. Операция была произведена отлично, силами десяти сторожевых катеров и девяти морских охотников, под прикрытием дымовой завесы. Оставшийся в живой личный состав батальона (девяносто шесть человек), со всем вооружением и снаряжением, погрузился на катера и смогли благополучной уйти. Я и заслон из тридцати добровольцев, и корректировщик артиллерийского огня, прикрывали эвакуацию до последнего, и практически прямо во время боя грузились на последний морской охотник, который оставался с нами. Когда погиб почти весь экипаж катера, я поднялся на его мостик и теперь управляю незнакомым мне судном.
— Звезда нам похоже командир — весело рассмеялся неунывающий Гришка — а ничё, хорошо погуляли! За такое и умереть не страшно.
— Там не сдохли, и тут не сдохнем! — стиснув зубы от злости возразил я, приноравливаясь к управлению катером — тут на катере только заговорённые остались, хрен им, а не Витька Жохов! Спорим на пузырь, что мы сможем вырвать?
— Хитрый ты командир, то есть пузырь только я тебе буду должен при любом раскладе? Как ты мне его отдашь, если нас на дно пустят? — заржал Гришка — а и согласен я, спорим!
По всем расчетам, по теории вероятности, по всем тактическим и оперативным нормам, наш катер должен был погибнуть. Поочередно пикируя на катер, фашисты сбрасывали на него бомбы, предназначенные для эскадренных миноносцев. Стоя у штурвала, я маневрировал как мог, буквально кожей чувствуя момент, когда нужно взять руль влево или вправо, или застопорить ход. Со скоростью почти тридцать узлов, катер практически ложился бортом на воду, совершая очередной манёвр. Бомбы сыпались одна за другой. В течение получаса катер ни минуты не оставался на одном курсе. Не раз и не два он почти целиком выскакивал из воды, подбрасываемый силой взрывов, падавших неподалеку бомб. Осколками были повреждены мостик и рубка, два мотора из трёх, руль, разбита радиостанция, при чем сидящего возле неё корректировщика выбросило взрывной волной за борт, чудом он зацепился за обрывок леера и с помощью подоспевших на помощь моряков смог подняться на палубу. Гриша стрелял из пулемёта без перерыва, прерываясь только на то, чтобы сменить ленту. Когда два из трех моторов были повреждены, действовать пришлось с помощью только одного мотора: то давая полный ход вперед, то стопорить мотор, то давать задний ход. Разозленные пилоты спускали свои самолёты всё ниже и ниже, чтобы наверняка положить смертельный гостинец в юркий катер, и это стоило одному из них жизни, слишком низко сбросив свой груз, он подорвался на своей же бомбе. Когда последний из Юнкерсов скрылся за горизонтом, я только молча сполз по переборке, сил стоять уже не было. Прошло всего полчаса, а мне казалось, что я вечность стоял на мостике этого разбитого катера. Адский десант закончился, теперь предстояло только попытаться дойти до своих на одном моторе медленно тонущего от множества подводных пробоин катера, который не имел управления. Но это уже сущие мелочи, после того что было — легкая прогулка по городскому пруду в воскресный, солнечный день. Я выжил!