Через четверть часа после того, как мы вошли в нашу комнату, явился послушник и спросил нас, будем ли мы ужинать со святыми отцами или желаем, чтобы нам подали сюда; мы ответили, что если святые отцы соблаговолят удостоить нас чести, позволив присоединиться к ним, то у нас будет возможность поблагодарить их за гостеприимство. Ужинали они в семь часов вечера, а было всего четыре, так что мы вполне располагали временем для прогулки по городу.
Остров Липари, который дает название всему архипелагу, имеет шесть льё в окружности; на нем проживает восемнадцать тысяч человек; здесь находится центр епископства и расположена резиденция губернатора.
Понятно, что события в столице Эолийских островов случаются редко, и потому о неожиданном нападении на нее знаменитого пирата Хайр ад-Дина Барбароссы рассказывают как об истории, произошедшей вчера; за один набег и одним разом он захватил все население — мужчин, женщин, детей — и всех увел в рабство. Желая вновь заселить город, Карл V, в ту пору король Сицилии, отправил туда колонию испанцев, присоединив к этой колонии инженеров, чтобы построить там крепость, и гарнизон, чтобы защищать ее. И стало быть, нынешние липа-риоты — потомки тогдашних испанцев, ибо, как нетрудно понять, никого из тех, кого похитил Барбаросса, никто больше никогда не видел.
Наше появление стало событием: кроме английских и французских матросов, которые приезжают туда грузить пемзу, иностранец очень редко сходит на берег Липари. Поэтому мы вызвали всеобщее любопытство; мужчины, женщины и дети выходили из дверей, чтобы посмотреть на нас, и возвращались к себе, лишь когда мы были уже далеко. Так мы пересекли весь город.
В конце главной улицы, у подножия горы Кампо Бьянко, есть небольшой холм, на который мы взобрались, чтобы насладиться панорамой всего города целиком. Мы уже стояли там какое-то время, когда к нам подошел мужчина лет тридцати пяти — сорока, который вот уже несколько минут следовал за нами с явным намерением вызвать нас на разговор; это был губернатор города и архипелага. Столь торжественный титул вначале испугал меня; я путешествовал не под своим именем и проник в Неаполитанское королевство контрабандой. Но вскоре меня успокоили изысканнейшие манеры нашего собеседника; он пришел узнать у нас новости об остальном мире, с которым ему чрезвычайно редко доводится вступать в сношения, и пригласить нас на завтрашний обед; мы рассказали ему все, что знали нового о Сицилии, о Неаполе и о Франции, и приняли его приглашение.
Со своей стороны, мы спросили его о липарийских новостях. Самыми последними известными здесь новостями были эолов орган, о котором сообщает Аристотель, и парильни, о которых говорит Диодор Сицилийский; что касается путешественников, посетивших остров до нас, то последними были Спалланцани и Доломьё. Славный человек, в противоположность царю Эолу, чьим преемником он был, смертельно скучал; жизнь он проводил на террасе своего дома, держа в руках маленькую подзорную трубу; он видел, как мы прибыли, и не пропустил ни одной подробности нашей высадки, а затем тотчас отправился по нашим следам. На какое-то время он нас потерял из-за нашего посещения дома с покойным ребенком и остановки в монастыре францисканцев, но вот теперь догнал и заявил, что впредь уже не отпустит. Удача выпала равно и ему и нам, так что мы отдали себя в его распоряжение до пяти часов следующего дня, за исключением перерыва на ужин в монастыре, при условии, однако, что он немедля поднимется вместе с нами на Кампо Бьянко, даст нам час на ужин с францисканцами и примет участие на следующий день в нашей экскурсии на Вулкано. Эти три пункта, составившие основу нашего соглашения, были тут же приняты.
Гора находилась у нас за спиной, поэтому нам оставалось лишь повернуться и приступить к подъему; она сплошь была усеяна огромными белесыми глыбами, за что и получила свое название — Кампо Бьянко. Не будучи предупрежден и приняв эти глыбы всерьез, я решил опереться на одну из них, чтобы помочь себе при подъеме; каково же было мое удивление, когда под моим напором глыба, не выдержав, закачалась у самого основания и через минуту покатилась вниз по горе прямо на Жадена, оставшегося позади меня. Бежать было некуда; Жаден успел подумать, что глыба сейчас его раздавит, и машинальным движением вытянул руку вперед: на мгновение я содрогнулся от ужаса, как вдруг, к величайшему своему удивлению, увидел, что эта огромная масса остановилась перед возникшим на ее пути препятствием. И тогда Жаден взял глыбу в руку, поднял ее на уровень глаз и, внимательно изучив, швырнул через плечо.
Глыба оказалась куском пемзы, весившим не более двадцати фунтов; все остальные окружавшие нас глыбы были из того же материала, да и сама гора, по которой мы шли, при всей своей кажущейся прочности была не более плотной: губернатор заверил нас, что, оторвав ее от основания, мы втроем смогли бы перенести ее с одного конца острова на другой.
От такого объяснения у меня немного поубавилось почтения к титанам, и мое изначальное уважение к ним не восстановится до тех пор, пока я не смогу самолично удостовериться, что горы Осса и Пелион состоят вовсе не из пемзы.
Добравшись до вершины Кампо Бьянко, мы увидели у своих ног весь архипелаг. Но насколько вид вокруг нас был великолепен, настолько тот, что открывался внизу, под нами, был мрачным и унылым: Липари — это всего лишь нагромождение утесов и вулканических шлаков; даже дома, из-за дальности расстояния, с которого мы смотрели на них, казались скоплением плохо уложенных камней, и на всей поверхности острова можно было различить не более двух-трех клочков зелени, которые, если воспользоваться выражением Саннадзаро, казались осколками неба, упавшими на землю. Тут я понял печаль и скуку нашего несчастного губернатора, который, родившись в Неаполе, то есть в самом прекрасном городе на свете, вынужден был за полторы тысячи франков в год жить в этом отвратительном месте.
Мы позволили себе задержаться, обозревая окружавшую нас великолепную панораму вдали и мрачную картину внизу, у наших ног; пробило половину седьмого: у нас оставалось всего полчаса; чтобы не заставить любезных хозяев ждать нас, мы бегом спустились с горы и, пообещав губернатору прийти к нему выпить кофе, направились к монастырю. Мы пришли туда, когда зазвонил колокол.
Из опасения каких-либо осложнений с липариотами, мы предусмотрительно взяли Милорда на поводок и хорошо сделали, ибо, войдя в трапезную, обнаружили там пятнадцать или двадцать кошек. Предоставляю читателю судить о размерах истребления кошачьего племени, будь Милорд на свободе.
Вся община состояла из дюжины монахов; они сидели за тремя составленными вместе столами, два из которых стояли поперек, подобно крыльям какого-нибудь замка; настоятель, по виду ничем не отличавшийся от других монахов, сидел в центре стола, лицом к двери; наши два прибора были поставлены напротив него.
Хотя дело было во вторник, община ела только постное — овощи и рыбу; нам подали отдельно кусок вареного мяса и что-то вроде жареных горлиц, которые мне попадались на острове.
Когда монахи после благодарственной молитвы уже вставали, собираясь удалиться, настоятель знаком призвал их снова сесть, и на десерт принесли бутылку липа-рийской мальвазии; это действительно было самое восхитительное вино, какое я когда-либо пил в своей жизни; его изготавливали целиком и полностью в самом монастыре, начиная со сбора винограда.
После ужина мы попрощались с настоятелем, спросив его, до которого часа нам следует вернуться; он ответил, что монастырь обычно закрывается в девять часов, но для нас будет открыт всю ночь.