Мы отправились к губернатору, проживавшему в доме, который гордо именовался замком и по сравнению со всеми прочими домами, бесспорно, заслуживал такого титула. Губернатор с нетерпением ожидал нас и представил своей жене; все его потомство состояло из мальчугана лет пяти-шести.
Едва мы уселись на очаровательной террасе, сплошь украшенной цветами и возвышавшейся над морем, как нам принесли кофе и сигары; кофе был приготовлен на восточный манер, то есть измельчен, но не обжарен, и не просто доведен до кипения, а сварен; да и чашки были крохотные, похожие на турецкие, поэтому их полагалось опустошать раз пять-шесть, причем без каких-либо неприятных последствий ввиду легкости напитка. Мне очень нравился такой способ приготовления кофе, и я отдал должное тому, что был подан у нашего хозяина. Совсем иное дело сигары: по внешнему виду и цвету я заподозрил их местное происхождение; Жаден, не столь привередливый, как я, курил за нас двоих.
Зато какое восхитительное зрелище — это широкое, спокойное море, сплошь усеянное островами и ограниченное туманным горизонтом, который создавали берега Сицилии и горы Калабрии. Солнце клонилось к закату, опускаясь за Кампо Бьянко, и земля, благодаря исполненной тепла и гармонии игре света раз пять или шесть менявшая оттенки, в конце концов растаяла в тумане; и тогда тот самый восхитительный ветерок из Греции, который каждый вечер набегает с приходом сумерек, начал ласкать нам лицо, после чего губернатор стал казаться мне не таким уж несчастным. Поэтому я попробовал утешить его, перечислив одну за другой все прелести его резиденции. Но он со вздохом ответил, что наслаждается ими пятнадцать лет. В течение пятнадцати лет по вечерам, точно таким же, как этот, в один и тот же час перед ним открывается все та же картина, и все тот же ветер освежает ему лицо; со временем это становится несколько однообразным, каким бы любителем красот природы вы ни были. Я не мог не признать, что, по сути, в его рассуждении была доля истины.
Мы просидели на террасе до десяти часов вечера. Вернувшись в дом, мы увидели бильярдный зал освещенным, и нам пришлось сыграть партию. Затем хозяйка дома предложила нам пройти в столовую, где нас ожидало угощение, состоявшее из пирожных и фруктов. Все это было представлено с таким безупречным изяществом, что мы решили ничему не противиться до самого конца.
В полночь, однако,'губернатор, полагая, что мы нуждаемся в отдыхе, отпустил нас. Вот уже десять лет, как ему не доводилось ложиться в столь поздний час, и никогда еще, заверил он нас, у него не было такого приятного вечера.
Я предоставил Жадену честь поблагодарить хозяев, отдав должное их радушию, и он, обрадованный возможностью говорить по-французски, блистал остроумием.
На следующий день в шесть часов утра губернатор открыл дверь моей комнаты; он был в отчаянии: неожиданное дело безжалостно удерживало его на губернаторском посту, лишив возможности сопровождать нас на Вулкано. Взамен он предоставлял в наше распоряжение свою лодку и четырех гребцов. Кроме того, он принес нам письмо к сыновьям генерала Нунцианте, которые занимаются на Вулкано разработкой серных копей. Остров целиком отдан на откуп их отцу.
Мы согласились взять и лодку, и письмо, обязавшись вернуться к четырем часам, и, съев легкий завтрак, который позаботился приготовить для нас монастырский повар, в сопровождении губернатора спустились в порт, окруженные, само собой разумеется, уважением и почитанием всех липариотов.
ЭКСКУРСИЯ НА ЭОЛИЙСКИЕ ОСТРОВА Вулкано
Липари отделяет от Вулкано пролив шириной самое большее в три мили. Благодаря сноровке наших гребцов, этот путь мы проделали менее чем за сорок минут.
Вулкано, в древности Вулкания, — это остров, который Вергилий считает отделением Этны и мастерской Вулкана[10]. Впрочем, Вулкано вполне достоин такой чести, ибо, хотя и явно порастеряв за прошедшие девятнадцать веков свой жар, он все-таки унаследовал великолепный дым от огня, который, несомненно, вырывался из него в ту пору. Подобно последнему обломку какого-то уничтоженного огнем материка, он угас мало-помалу посреди моря, которое шипит, закипает и клокочет вокруг него. Невозможно даже красками живописца дать представление об этой корчащейся, раскаленной и почти расплавленной земле. При виде столь странной картины
Insula Sicanium juxta latus Aioliamque Erigitur Liparen, fumantibus ardua saxis;
Quam subter specus et Cyclopum exesa caminis Antra /£tnaea tonant, validique incudibus ictus Auditi referunt gemitum, striduntque cavernis Stricturae Chalybum, et fornacibus ignis anhelat:
Vulcani domus, et Vulcania nomine tellus.*
мы подумали, а не было ли наше путешествие сном и не исчезнет ли перед нами эта фантастическая земля в ту минуту, когда нам покажется, что мы ступаем на нее.
К счастью, мы вовсе не грезили и, наконец, причалили к этой земле, какой бы странной она ни была.
Как только мы спрыгнули на берег, первой нашей заботой было справиться у двух или трех мужчин, бросившихся нам навстречу, где можно найти сыновей генерала Нунцианте. Нам сразу же показали дом, в котором они жили и который, впрочем, оказался единственным на острове, но мало того, один из тех, к кому мы обратились, побежал вперед, чтобы предупредить обоих братьев о нашем прибытии.
В тот момент там находился лишь один из них — старший. Мы увидели идущего к нам красивого молодого человека лет двадцати двух — двадцати четырех, который еще прежде, чем я назвал ему свое настоящее имя, начал с того, что принял нас с очаровательной любезностью. Он заканчивал завтракать и пригласил нас к себе за стол. Но мы, к сожалению, час назад проявив предусмотрительность, уже позавтракали. Я говорю «к сожалению», так как на столе красовался великолепный лангуст, способный вызвать зависть, в особенности у людей, не лакомившихся им с тех пор, как они покинули Париж. Поэтому я не мог удержаться и не спросить у молодого человека, в какой части архипелага ловят столь достойных ракообразных. Он ответил, что лангусты водятся в окрестностях Панареа и что если у нас есть желание отведать их, то нам всего лишь следует предупредить нашего капитана, чтобы, проплывая мимо этого острова, он сделал соответствующие запасы.
Я записал это важное сведение в свой путевой дневник.
Когда наш хозяин поднимался из-за стола, появился и младший брат: это был молодой человек лет семнадцати-восемнадцати. Старший тотчас представил нам его, и юноша приветствовал нас столь же радушно. Они жили вдвоем, одни, обособленно от всех, посреди страшного здешнего населения — лишь тут мы узнали то, что не было известно нам прежде: за исключением двух братьев, остров был населен только каторжниками.
Хозяева пожелали лично показать нам свои владения и потому вновь прибывший, спеша присоединиться к нам, съел два сырых яйца и остатки лангуста. После чего молодые люди сообщили нам, что они в полном нашем распоряжении.
Первой достопримечательностью, какую они предложили нам посетить, был маленький подводный вулкан, в радиусе от пятидесяти до шестидесяти футов разогревавший воду до восьмидесяти — восьмидесяти пяти градусов: именно там они и варили яйца. Увидев, как при упоминании этой кулинарной уловки по нашим губам пробежала недоверчивая улыбка, они подали знак одному из каторжников, тот побежал в дом и тотчас принес маленькую корзинку и два яйца, чтобы немедленно провести для нас этот опыт.
Корзинка заменяла половник или кастрюльку; ее опустили на воду, и под весом своего содержимого она погрузилась до середины своей высоты; не выпуская из рук часы, ее оставили на три минуты в море, и яйца оказались сваренными всмятку.
Так что, к нашему величайшему смущению, опыт удался. Одно из яиц, очищенное с положенной осторожностью, выглядело весьма аппетитно. Его отдали одному из сопровождавших нас каторжников: тот в один прием проглотил его под носом у Милорда, который ко всему этому спору проявлял интерес лишь постольку, поскольку надеялся, что ему предложат результаты опыта.
Я испытывал огромную слабость к Милорду и потому собирался вознаградить его за испытанное разочарование, отдав ему второе яйцо, но тут Жаден заметил, что оно треснуло во время варки и внутрь него просочилась морская вода; это обстоятельство следовало принять во внимание: смесь морской воды, серы и яичного желтка могла представлять опасность; и как ни жаль мне было лишать Милорда того, что он считал своим по праву, я выбросил яйцо в море.