Мы простились с хозяевами, испытывая к ним неподдельную признательность. Они отнеслись к нам с безупречной предупредительностью, и если, что маловероятно, эти строки когда-нибудь попадут на глаза господам Нунцианте, я прошу их принять выражение нашей искренней благодарности; высказанная таким образом, хотя и по прошествии семи лет, она докажет им, по крайней мере, что у нас есть память сердца.
Мы вернулись на берег, сопровождаемые ими, и обменялись последним рукопожатием: они — стоя на земле, а мы — уже находясь в своей лодке; удар весла разлучил нас с ними.
На обратном пути дул попутный ветер, поэтому, благодаря поднятому нами маленькому парусу, на возвращение мы потратили не больше получаса.
Подойдя к Липари настолько близко, что на нем уже можно было различать предметы и людей, мы заметили губернатора, который с высоты своей террасы следил за нами при помощи небольшой подзорной трубы. Увидев, что мы приближаемся к порту, он ударом ладони вдвинул один в другой тубусы своего инструмента и исчез. Мы предположили, что он отправился нам навстречу, и нисколько не ошиблись: мы встретили его, высаживаясь на берег. Стоит ли говорить, что на этот раз, благодаря тому, что и лодка, и гребцы были предоставлены губернатором, решетку нам открыли настежь.
Было без четверти четыре, что давало мне возможность пойти поблагодарить святых отцов и расплатиться с ними; я оставил Жадена с губернатором и отправился в монастырь.
Там я нашел настоятеля, мягко упрекнувшего меня в том, что, видимо, монастырская еда нам не понравилась, раз мы согласились отобедать не у него. Я ответил, что даже не будь она такой превосходной, какой оказалась в действительности, мы не заметили бы этого мелкого недочета, принимая во внимание ту доброту, с какой она была нам предложена; но совсем напротив, мы и столом остались довольны, и за прием признательны, однако не могли отказаться от обеда у губернатора. Настоятель, похоже, прислушался к моим доводам, и я спросил, сколько мы ему должны.
Тут спор возобновился; настоятель не хотел брать платы за оказанное нам гостеприимство. Я боялся обидеть его, продолжая настаивать, и потому выразил благодарность от себя и от Жадена, но, проходя мимо монастырской кружки для пожертвований, опустил туда два пиастра.
Я всегда буду вспоминать этот маленький монастырь с его восточным обликом и с его прекрасной пальмой, придававшими ему вид скорее мечети, чем церкви. Жадена монастырь поразил настолько, что в пять часов утра, когда я еще спал, он поднялся и сделал его зарисовку.
Когда я прибыл к нашему славному губернатору, обед был уже сервирован и все собирались сесть за стол. Чтобы принять нас, милейший человек воспользовался дарами земли и моря. Мы побранили его за подобные безумства, на которые он пошел ради незнакомых людей. Но он ответил, что, благодаря приятным часам, подаренным ему нами, мы для него уже не чужие, а совсем напротив — друзья, о которых в своем изгнании он будет хранить воспоминание всю жизнь. Мы ответили комплиментом на комплимент.
Нам хотелось, если это возможно, войти wb порт Стромболи к вечеру следующего дня, до закрытия полицейской службы. Поэтому свой отъезд мы назначили на половину шестого. Однако наш хозяин так горячо и так настойчиво просил побыть у него еще, что у нас не хватило мужества покинуть его раньше шести часов.
Перед тем как проститься, он заставил нас пообещать, что в течение вечера мы время от времени будем поглядывать в сторону его террасы, так как он приберег для нас последний сюрприз. Мы обязались это делать.
Все семейство вышло проводить нас до самого берега моря. У начальника полиции было большое желание досадить нам, ввиду позднего часа нашего отъезда, но одно слово губернатора, заявившего, что это он нас задержал, устранило все препятствия.
Мы уже были на сперонаре и собирались поднять якорь, как вдруг увидели францисканского монаха, на бегу подававшего нам знаки. Пришлось отправить на берег лодку с Пьетро, чтобы узнать, чего хочет от нас добрый монах. Оказалось, что один из братьев-францискан-цев видел, как я положил в кружку наше пожертвование, и открыл ее; и вот теперь настоятель, посчитав, что мы чересчур щедро оплатили свой приют, посылал нам маленький бочонок той самой мальвазии, которую мы так расхваливали накануне.
Тем временем экипаж поднял якорь. Мы еще раз помахали рукой губернатору, наши матросы энергично налегли на весла, и в одно мгновение сперонара оказалась за пределами порта.
Через десять минут мы вновь увидели губернатора, стоящего на террасе и изо всех сил размахивающего платком. Мы ответили ему тем же, предполагая, однако, что это еще не тот сюрприз, который он нам обещал.
На короткое время нас отвлекла от внимания к нашему гостеприимному хозяину «Аве Мария». У нас у самих вошла в привычку эта молитва, и, даже вернувшись на землю и расставшись с нашими матросами, я долгое время не пропускал этого часа, думая о той торжественности, которую он напоминал мне.
По окончании молитвы мы снова повернулись в сторону Липари. Солнце садилось за Кампо Бьянко, окружая своими лучами весь остров, четко выделявшийся на золотом фоне. Впрочем, ветер дул встречный и мы шли на веслах, так что берег отступал от нас медленно, и потому мы лишь постепенно теряли из вида подробности расстилавшегося перед нами великолепного горизонта, центром которого был Липари.
До тех пор, пока его дома оставались в пределах видимости, мы различали губернатора, стоявшего на террасе; затем, когда сумерки сгустились настолько, что очертания предметов стали стираться, зажегся, словно маяк, какой-то свет, позволивший нам не терять из виду направление, в котором находился замок. И наконец, примерно через час после наступления тьмы мы увидели, как от земли оторвалась ракета и устремилась вверх, погаснув в небе.
Это был сигнал фейерверка, который губернатор устраивал в нашу честь.
Когда померк последний солнечный луч, когда погасла последняя римская свеча, я взял свой карабин и в ответ на последнюю любезность губернатора выстрелил в воздух.
Мы задавались вопросом, видно ли и слышно ли было нас с земли, как вдруг, в свою очередь, увидели прорезавшую ночь вспышку и услыхали замиравший на волнах отзвук выстрела.
Затем все погрузилось в молчание и тьму.
Так как день выдался трудный, мы тотчас пошли в свою каюту и почти сразу уснули.
ЭКСКУРСИЯ НА ЭОЛИЙСКИЕ ОСТРОВА Стромболи
Проснувшись, мы увидели, что напротив нас лежит остров Панареа. Всю ночь дул встречный ветер, и наши матросы сменяли друг друга, чтобы идти на веслах, однако путь мы проделали небольшой и находились не дальше, чем в десяти льё от Липари. Поскольку море было совершенно спокойным, я попросил капитана бросить якорь и запастись на день провизией, а главное, не забыть про омаров. Затем мы спустились в шлюпку, взяв с собой гребцами Пьетро и Филиппо, и велели им отвезти нас на один из двадцати или тридцати островков, разбросанных между Панареа и Стромболи. Через четверть часа плавания мы причалили к Лиска Бьянке.
Раскрыв зонт от солнца и закрепив свою камеру-лю-циду, Жаден сел и стал рисовать общий вид островов. Что же касается меня, то я взял ружье и в сопровождении Пьетро отправился на поиски приключений; приключения, впрочем, ограничились тем, что мы наткнулись на двух морских птиц, похожих на бекасов, и я убил обеих. На большее, правда, я и не рассчитывал: островок был совершенно необитаем и на нем не нашлось даже пучка травы.
Пьетро, очень хорошо знавший все эти утесы, как маленькие, так и большие, повел меня затем к единственной достопримечательности, имеющейся на острове, — источнику сероводородного газа, который выделяется из моря многочисленными пузырьками: собрав какое-то их количество в бутылку, которой он с этой целью запасся, Пьетро плотно закрыл ее, пообещав мне по возвращении на сперонару показать una curiosita[11].
Примерно через час стоянки у Лиска Бьянки мы увидели, что сперонара приходит в движение и приближается к нам. Она подошла к нашему острову как раз в тот момент, когда Жаден заканчивал свои наброски, так что нам оставалось лишь сесть в лодку и грести в течение нескольких минут, чтобы снова оказаться на борту.