Что же касается членов экипажа, для которых этот спектакль был привычным, то они спросили нас, не надо ли нам чего-нибудь, и, получив отрицательный ответ, удалились в твиндек, и ни вспышки, озарявшие небо, ни взрывы, сотрясавшие воздух, не повлияли на их сон.
Ну а мы бодрствовали до двух часов ночи и, наконец, сломленные усталостью и сном, решили уйти в свою каюту. Милорда же ничто не могло заставить последовать нашему примеру, и он всю ночь, не переставая, рычал и лаял на вулкан.
На следующий день мы проснулись, как только спе-ронара пришла в движение. С возвращением света гора утратила все свое волшебство.
По-прежнему слышались взрывы, но пламя перестало быть видимым, и лава, этот пылающий в ночи ручей, днем не отличалась по цвету от красноватого пепла, по которому она текла.
Через десять минут мы снова оказались напротив порта. На этот раз нам не чинили никаких препятствий при входе. Пьетро и Джованни спустились на берег вместе с нами: они хотели сопровождать нас в нашем восхождении на вулкан.
Мы вошли — не в гостиницу (на Стромболи их нет), а в дом, хозяева которого приходились какими-то родственниками нашему капитану. Поскольку пускаться в путь на голодный желудок было бы неосмотрительно, Джованни спросил у хозяев, не будет ли нам разрешено позавтракать у них, в то время как Пьетро пойдет искать проводников; такое разрешение было дано с величайшей любезностью — мало того, хозяин тотчас вышел и вернулся вскоре с самым превосходным виноградом и самыми превосходными индейскими смоквами, какие только можно было найти.
Мы заканчивали завтракать, когда прибыл Пьетро с двумя жителями Стромболи, которые согласились за вознаграждение в полпиастра каждому служить нам проводниками. Было уже около восьми часов утра: чтобы уберечь себя от чересчур сильной жары хотя бы при восхождении, мы сразу двинулись в путь.
Вершина Стромболи находится на высоте всего лишь тысячи двухсот — тысячи пятисот футов над уровнем моря; однако ее склон настолько крут, что подняться на нее прямым путем нет никакой возможности, а надо без конца петлять. Сначала, при выходе из деревни, дорога была достаточно легкой; она шла вверх среди виноградников, увешанных гроздьями винограда, который составляет всю торговлю острова и кисти которого висят здесь в таком количестве, что каждый брал его сколько душе угодно, даже не спрашивая разрешения у владельца; однако, выйдя за пределы района виноградников, мы уже не нашли дороги, и нам пришлось шагать наугад, отыскивая грунт получше и склоны наименее крутые. Несмотря на все эти предосторожности, наступил момент, когда мы вынуждены были подниматься на четвереньках, хотя это было еще не самым страшным: преодолев это место, я обернулся и, увидев почти отвесный склон, ведущий к морю, признаться, с ужасом стал спрашивать, как мы будем спускаться вниз; наши проводники ответили, что спустимся мы по другой дороге, и это меня немного успокоило. Те несчастные, кто испытывает, подобно мне, головокружение, видя пустоту под ногами, поймут мой вопрос, а главное, значение, какое я ему придавал.
После этого опасного участка подъем примерно с четверть часа был более легким, но вскоре мы добрались до места, на первый взгляд показавшегося мне непреодолимым: это был чрезвычайно острый гребень, который образовывал жерло первого вулкана и с одной стороны отвесно вырисовывался над кратером, а с другой спускался к морю весьма крутым скатом, и мне подумалось, что если с одного его бока мне предстоит упасть по вертикали, то с другого я непременно скачусь до самого низа. Даже Жаден, который обычно карабкался по горам, словно серна, никогда не задумываясь о препятствиях на пути, резко остановился, подойдя к этому месту, и спросил, нет ли способа избежать его. Само собой разумеется, это было невозможно.
Пришлось смириться. К счастью, склон, о котором я говорил, состоял из пепла, куда проваливаешься до колен, и самой своей рыхлостью представлял своего рода опору. Так что мы отважились ступить на этот путь, где любой канатоходец потребовал бы шест для балансировки, и с помощью наших матросов и проводников преодолели его без происшествий. Обернувшись, мы увидели Милорда, оставшегося на другой стороне, но не потому, что он испугался головокружения, и не потому, что опасался скатиться в вулкан или в море: ступив лапой в пепел, он счел его температуру достаточно высокой и требующей повышенной осмотрительности; наконец, увидев, что мы продолжаем идти вперед, он решился и, единым духом преодолев опасное место, присоединился к нам, явно обеспокоенный тем, что произойдет дальше после такого начала.
Однако, по крайней мере на тот момент, все прошло лучше, чем мы ожидали: нам оставалось лишь спуститься по довольно пологому склону, и примерно через десять минут ходьбы мы достигли площадки, возвышающейся над нынешним вулканом. Добравшись до этой точки, мы стали свидетелями всего, что с ним происходило, и у него, как бы ему этого ни хотелось, не осталось больше возможности скрывать от нас свои секреты.
Кратер Стромболи имеет форму огромной воронки; посреди нее, в глубине, есть отверстие, через которое мог бы проникнуть человек и которое сообщается с раскаленными недрами горы; именно это отверстие, похожее на жерло пушки, выбрасывает множество вулканических бомб; падая обратно в кратер, они увлекают за собой по наклонному спуску камни, пепел и лаву, которые, скатываясь в глубину, закупоривают эту воронку. И тогда вулкан, закрытый этим клапаном, в течение нескольких минут как бы собирается с силами, но через мгновение его дым начинает дрожать, словно ему не хватает воздуха; слышно, как в полом чреве горы проносится глухой рев, и, наконец, вновь начинается пальба, выбрасывающая на двести футов над самой высокой вершиной новую лаву и новые камни, которые, падая обратно и забивая входное отверстие, готовят тем самым новое извержение.
Увиденный оттуда, где мы находились, то есть сверху, спектакль этот кажется великолепным и устрашающим; при каждом внутреннем сотрясении, какое испытывает гора, чувствуется, как она дрожит под ногами, и кажется, что она вот-вот разверзнется; затем происходит взрыв, похожий на гигантское дерево огня и дыма, стряхивающее с себя листья лавы.
Пока мы наблюдали эту картину, ветер внезапно переменился: мы заметили это по дыму из кратера, который, вместо того чтобы удаляться от нас, как было раньше, накренился, подобно рушащейся колонне, и, направившись в нашу сторону, окутал нас своими вихрями, прежде чем мы успели уклониться от них; вместе с тем дождь из лавы и камней, уступая тому же натиску, стал падать вокруг нас: возник риск одновременно задохнуться от дыма и быть убитыми или сожженными выбросами. Поэтому все мы поспешно ретировались на другую площадку, расположенную пониже на сотню футов и ближе к вулкану; исключение составил лишь Пьетро, который задержался на минуту, чтобы прикурить трубку от куска лавы, и, проявив таким образом чисто французское бахвальство, после этого спокойно присоединился к нам.
Что касается Милорда, то его пришлось держать за загривок, поскольку он хотел броситься на эту пылающую лаву, как привык поступать в отношении ракет, петард и прочих снарядов для фейерверка.
Совершив отступление, на этой второй позиции мы оказались в еще более выгодном положении, чем на первой: мы приблизились к жерлу кратера, отстоявшего от нас всего на двадцать шагов, и возвышались над ним не больше чем на пятьдесят футов. С того места, куда мы забрались, еще легче было наблюдать за непрерывной работой этой гигантской машины и видеть, как почти непрестанно оттуда вырывается пламя. Ночью, должно быть, это зрелище выглядит великолепно.
Было больше двух часов пополудни, когда мы собрались возвращаться. Правда, наши матросы сказали, что нам потребуется три четверти часа, не больше, чтобы добраться до деревни. Признаться, я не без тревоги думал о том, каким образом осуществится столь быстрый спуск; я знаю, что спускаются с горы почти всегда быстрее, чем поднимаются на нее, как знаю и то, причем по опыту, что почти всегда спуск бывает опаснее подъема. А ведь по правде сказать, если только на пути вниз нас не ждали участки совсем непроходимые, я не мог припомнить ничего хуже того, что мы видели, поднимаясь сюда.