Орас дал честное слово, и проводницы тотчас отпустили его. Вскоре он услышал скрип закрывающейся двери. Минуту спустя пробило девять часов. При первом ударе Орас сорвал с себя повязку.
Он находился в маленьком круглом будуаре в стиле Людовика XV, все еще, как правило, принятом во внутренних покоях сицилийских дворцов. Будуар был затянут розовым атласом с рисунком в виде длинных ветвей, на которых висели цветы и фрукты натурального цвета; мебель, покрытая тканью, похожей на ту, которой были обиты стены, состояла из канапе, одной из тех козеток со спинкой, какие производят еще и в наши дни, из трехчетырех стульев и кресел и, наконец, пианино и стола с французскими и английскими романами, на котором имелись все письменные принадлежности.
Свет проникал с потолка, а рама, сквозь которую он проходил, открывалась снаружи.
Орас заканчивал свое исследование, когда вошел слуга с письмом в руке; слуга был в маске.
Орас взял письмо, поспешно открыл его и прочитал следующее:
«Вы наш пленник по всем законам Божеским и человеческим , а главное, по праву сильного.
Мы можем по собственной воле сделать Ваше заключение суровым или приятным, мы можем поместить Вас в темницу или оставить в будуаре, где Вы находитесь теперь.
Выбирайте».
— Черт возьми! — воскликнул Орас. — Мой выбор сделан; ступайте и скажите этим дамам, что я выбираю будуар, но, как можно предположить, выбор мне предоставляют с каким-то условием, так вот, скажите им, что я прошу сообщить мне это условие.
Слуга удалился, не проронив ни единого слова, а через минуту вернулся со вторым письмом в руке; Орас взял его с не меньшим нетерпением, чем первое, и прочитал следующее:
«Вот при каких условиях Ваше заточение сделают приятным:
Вы дадите слово не предпринимать в течение пятнадцати дней никаких попыток бегства;
Вы дадите слово не пытаться увидеть, пока будете находиться здесь, лиц особ, которые держат Вас в плену;
Вы дадите слово, что, ложась спать, погасите все свечи и не оставите никакого скрытого света.
При исполнении этих обязательств Вы получите по истечении пятнадцати дней свободу, не платя выкупа.
Если эти условия Вам подходят, напишите внизу:
"Приняты под честное слово". А так как нам известно, что Вы француз, мы доверимся этому слову».
Ввиду того, что в конечном счете выдвинутые условия были не слишком суровыми и, похоже, обещали некоторое возмещение за его пленение, Орас взял перо и написал:
«Принимаю под честное слово, полагаясь на великодушие моих прекрасных тюремщиц.
Орас».
Затем он вернул договор слуге, который тут же исчез.
Минуту спустя пленнику почудились звуки передвигаемого столового серебра и бокалов; он подошел к одной из двух дверей, которые вели в его будуар, и, приложив к ней ухо, удостоверился, что по другую ее сторону накрывают на стол. Необычность положения, в какое он попал, не давала ему до тех пор вспомнить о голоде, и он почувствовал признательность к своим хозяйкам, подумавшим об этом за него.
Впрочем, он не сомневался в том, что обе туппанелли составят ему компанию во время трапезы. В таком случае они были бы чересчур хитры, если бы не позволили ему, завсегдатаю балов в Опере, мельком увидеть руку, краешек плеча или подбородка, с помощью которых он, подобно Кювье, смог бы восстановить весь облик этих особ. К несчастью, эта первая надежда была обманута: когда слуга открыл дверь, соединяющую будуар со столовой, пленник увидел, что, хотя ужин, судя по количеству блюд, был рассчитан на три или четыре персоны, на столе стоял только один прибор.
Тем не менее, весьма расположенный воздать должное трапезе, Орас сел за стол. В исполнении этого похвального намерения ему оказывал содействие слуга в маске, который, следуя правилам челяди из хорошего дома, опережал любое его желание. В итоге Орас поужинал отлично и, благодаря сиракузскому вину и ли-парийской мальвазии, за десертом оказался в самом веселом расположении духа, в каком только может оказаться узник.
Покончив с трапезой, Орас вернулся в будуар. Вторая дверь тоже была открыта; она вела в очаровательную небольшую спальню, стены которой были сплошь покрыты фресками. Эта спальня соединялась с туалетной комнатой. Тут и заканчивались покои, ибо никакого видимого выхода из туалетной комнаты не было. Таким образом, пленник имел в своем распоряжении четыре помещения: упомянутую туалетную комнату, спальню, будуар, являвшийся одновременно гостиной, и столовую. Именно столько и требовалось холостяку.
Часы пробили полночь: настало время сна. Поэтому, тщательно осмотрев свои покои и удостоверившись, что дверь в столовую закрылась за ним, узник вернулся в спальню, лег в постель и, согласно полученному предписанию, старательно задул обе свечи.
Хотя узник признал превосходство кровати, в которой улегся, над всеми прочими кроватями, которые ему попадались со времени его пребывания на Сицилии, он продолжал бодрствовать: то ли потому, что странность его положения прогнала сон, то ли потому, что ожидал какого-то нового сюрприза. И в самом деле, примерно через полчаса или три четверти часа ему показалось, будто он слышит скрип скользящей деревянной панели, затем что-то вроде тихого шуршания шелкового платья; наконец, под легкими шагами скрипнул паркет, шаги приблизились к его кровати, но на некотором расстоянии замерли, и снова все стихло.
Орас слышал много разговоров о привидениях, выходцах с того света и призраках, и ему всегда хотелось их увидеть. То был как раз час вызывания духов, и Орас питал надежду, что его желание наконец-то сбудется. А потому он протянул руки в ту сторону, где ему послышался шорох, и его рука встретила чью-то руку. Но и на этот раз надежда на встречу с обитателем иного мира не сбылась. Рука эта, маленькая, тонкая и дрожащая, принадлежала живому телу, а не какой-то тени.
К счастью, узник был одним из тех оптимистов со счастливым характером, которые никогда не просят у Провидения больше того, что оно расположено им даровать. Из этого следует, что ночному посетителю, кем бы он ни был, не пришлось жаловаться на оказанный ему прием.
Проснувшись, Орас огляделся вокруг, но никого не увидел. Ни малейшего следа от таинственного посещения не осталось. Ему показалось лишь, что он слышал, будто во сне, как кто-то сказал: «До завтра».
Соскочив с кровати, Орас подбежал к окну и открыл его; оно выходило во двор с высокими стенами, поверх которых ничего нельзя было увидеть, и потому пленник остался в сомнении: находится ли он в городе или за его пределами.
В одиннадцать часов дверь в столовую отворилась, и Орас вновь увидел слугу в маске и обнаружил готовый завтрак. За завтраком он попробовал расспросить слугу, но, на каком бы языке ни задавались вопросы — английском, французском или итальянском, — верный слуга неизменно твердил non capisco[7].
Окна столовой выходили на тот же двор, что и окна спальни. Стены всюду были одинаковой высоты, так что ничего нового и здесь узнать было нельзя.
Пока он завтракал, спальня оказалась прибранной, словно по волшебству.
День прошел за чтением и музыкой. Орас сыграл на пианино все, что знал на память, а с листа — все, что нашел из романсов, сонат, партитур и прочего. В пять часов был подан обед.
Та же прекрасная кухня, то же молчание. Орас предпочел бы* получить чуть менее вкусный обед, лишь бы иметь возможность с кем-нибудь поговорить.
Лег Орас в восемь часов, надеясь ускорить появление ночной гостьи, на которое он рассчитывал, дабы вознаградить себя за дневное одиночество. Как и накануне, свечи были старательно погашены, и, как накануне, по прошествии получаса он действительно услышал легкий скрип панели, шуршание платья, шум шагов по паркету; как и накануне, он протянул руку и встретил чью-то руку: однако ему показалось, что эта рука была не той, что накануне; та была маленькая и тонкая, а эта большая и пухлая. Орас был человеком, способным оценить такое внимание своих хозяек, которые хотели, чтобы одна ночь не походила на другую.