— Убийца… душегуб… от него все беды!…-Бабка поперхнулась несказанным словом, тяжко закашлялась, но все равно тянула немощную ручонку, показывая на оторопевшего Тарха. — Зверь, а не человек… отродье Мрака… Всех убьет… тебя тоже убьет…
Последнее предостережение было адресовано капралу, который, немедленно заинтересовавшись, вместе с напарником направился к источнику бессвязных воплей. От греха подальше Тарх снова надел плащ и накинул на голову капюшон, чтобы полицейские не разглядели его лица.
— Уймись, дура старая, — вполголоса посоветовал магистр. — Врешь ведь.
— Сам врешь… — Старуха была сильно напугана и буквально вжималась в кирпичную стенку, словно старалась держаться подальше от страшного зверя-убийцы. — Скоро, ой, скоро кровь прольешь, чудище… Такое сотворишь, что свои же не простят… Из-за тебя мы все погибнем…
Для спутников его — бесплатное развлечение, самому же Тарху стало не по себе. Появилось желание впрямь совершить душегубство, стукнув ясновидящую башкой о камень. Только, вот незадача, легавый капрал уже стоял рядом и тяжело дышал, словно пес, унюхавший верный след.
— Придется вас задержать, — обрадовано пропыхтел полицейский, почуявший повод поживиться. — По подозрению в умысле на убийство.
— А пошел ты, — с пьяной удалью посоветовал Валихан. — Ручонки коротки армейских офицеров задерживать.
Расхрабрившийся Аксель рявкнул хриплым командирским голосом:
— Как стоишь перед офицером, скотина! Ну-ка, пятки вместе, носки врозь, спину выпрямить, брюхо подобрать, уши — на ширину плеч!
При этом он небрежно положил ладонь на рукоятку массивного солдатского тесака. Капрал прытко попятился и прошипел со злобой:
— Поговори у меня… Я ведь вижу, что вы не кадровые, а на сборы призваны. Ничего, поймаю вас, когда вернетесь на гражданку. Сполна получите.
Сплюнув, он развернулся и ушел, сопровождаемый верзилой напарником. Откуда-то прилетело помело, затерло плевок и снова умчалось.
Офицеры, медленно трезвея, постояли недолго возле замолчавшей в испуге прорицательницы. Затем, когда полицейские скрылись за домами, медленно потащились в сторону гарнизонной крепости.
— Ведь и впрямь может найти, — опасливо заметил Аксель. — Дан умнее нас, успел морду закрыть. А наши портреты эти хмыри наверняка срисовали.
— Обойдется, — отмахнулся Валихан. — Как он нас найдет? Разве что на улице случайно столкнемся.
— А вдруг? — Аксель заскулил: — Сотней серебра не откупишься. Пришьет нам угрозу оружием.
Наступали сумерки — уже настоящие, а не Сошествие Мрака. Тройке самовольщиков оставалось пройти не больше версты по сосновому перелеску, но вдруг еле тащившийся увалень Тарх остановился со стоном:
— Пацаны, вы без меня идите. Совсем забыл — мне в городе кое-что доделать надо.
— Знаем твои дела, — по-прежнему уныло сообщил Аксель. — Небось бабку наколоть забыл.
— Какую, к Мраку, бабку, — буркнул Тарх. — Совсем другое дело.
Выбежавший из-за сосен зверь не принадлежал к видам, распространенным в этих широтах, но и большой редкостью не был. Зоологи называли подобных бестий кошкогиенами, или гиенокотами. Короткая светло-серая шерсть с черными полосками вдоль хребта свалялась неопрятными колтунами, черный нос влажно поблескивал в свете звезд.
Слегка помахивая растрепанным хвостом, гиенокот трусцой добрался до Заклятых Кварталов. Прежняя публика уже разошлась, уступив площадь конкурентам. Проповедник из Ордена Благолепия (этих жрецов чаще называли Серыми магами) горланил:
— Лишь любовь и доброта спасут мир от катастрофы.
Другие Серые орали, обещая, что спасение принесут красота и покой, но горожанам больше нравились призывы к любви. Поскольку мужья валялись пьяные, а жены были не в себе по причине расстроенных Сошествием Мрака нервов, за дело брались любовники, не успевшие упиться до лежачего состояния.
В конце концов наступила ночь — время любовников, воров и оборотней.
Покружив по площади, гиенокот взял след полицейского капрала. Ночь ему не мешала: горевшие свирепой решимостью зеленые глаза прекрасно видели в темноте.
В город зверь проник через неохраняемый пролом крепостной стены и вскоре оказался на кривой грязной улочке, известной всем вергатильским шалопаям. Здесь в любое время суток и при всех властях можно было снять дешевую девку, купить паленую выпивку или раздобыть порцию дурманящего зелья.
Полицейские опередили кошкогиену на несколько минут, но уже успели собрать дань с торговцев запрещенными товарами. Капрал хлопнул стакан самогона, набил трубку дармовой травкой и, сделав несколько затяжек, передал курево напарнику. Кланяясь грозному гостю, торговцы услужливо поинтересовались, не желает ли господин еще каких удовольствий.
— Желаю, — подтвердил тот заплетающимся языком. — В прошлый раз тут была блондинка крашеная.
— Тата, — подтвердила тетка-бандерша. — Как вы и велели, выкупалась, подкрасилась и ждет.
Она назвала адрес — путана обитала в переулке.
— Стараешься, — похвалил капрал. — Присмотри, чтобы никто туда не сунулся. Мне свидетели ни к чему, а то набегут, когда сучка орать начнет. Нежная больно…
Пока двуногие хохотали над тонкой шуткой, гиенокот шмыгнул за угол и притаился в темноте возле хилого каштанового дерева. Полицейские по-хозяйски ввалились в переулок, громко жалуясь: мол, темно, ни хрена не видно, фонари повесить надо, хотя бы красные. Приказав младшему покараулить, капрал постучал в дверь неприметной лачуги.
Когда оставленный на стреме жандарм повернулся к нему боком, гиенокот метнулся в атаку. Перемахнув одним прыжком около шести шагов, зверь повалил младшего мздоимца, не ждавшего нападения из непроглядной тьмы. Конечно, клыки у гиенокотов не медвежьи, не волчьи, но размер имеют вполне приличный. Хищник сомкнул челюсти на глотке упавшего и не отпускал, пока злой двуногий не перестал дергаться.
Под шкурой расползалась приятная горячая волна, всегда сопровождавшая такие моменты. Зверь сразу стал сильнее, шерсть сделалась гладкой и упругой, а забурлившая в крови энергия далеких звезд звала на новые подвиги. Тем более что добыча поблизости имелась.
Лениво повернув голову на шум, капрал щурился, пытаясь разглядеть, что происходит в темноте. Рядом с ним стояла ночная фея в полупрозрачных шароварах и накидке, не скрывавшей ее чрезмерно пышных форм.
— Чего шумишь, Габдул? — недовольным тоном проворчал капрал. — Споткнулся, что ли?
Не дождавшись ответа, он грязно выругался и шагнул к остывающему напарнику. Спустя мгновение капрал скрючился на грязных булыжниках мостовой, а гиенокот остервенело рвал его жирный загривок. Шлюха в полупрозрачной одежде смотрела на эту сцену, широко разинув полные ужаса глаза, и зачем-то прикрывала губы пухлой ладошкой. Из закоулков высунул морду вампир, тупая рожа кровососа осклабилась довольной гримасой, в щербатой пасти быстро подрастали тонкие иглы клыков.
Прикончив капрала, гиенокот прорычал невнятную фразу. Вампир закивал, сбегал за ведром и стал поливать зверя-убийцу теплой водой, смывая кровь, обильно забрызгавшую серую шерсть. Откуда-то подтянулись другие вампиры — почтительно присев вокруг трупов, они ждали разрешения.
Из глотки гиенокота вырвались хриплые звуки почти человеческой речи:
— Кровь — ваша. Деньги — мои.
Обрадовавшись, вампиры обыскали мертвецов и повесили на шею благодетеля три тяжелых кошеля. Когда ночные придурки набросились на еще теплые бурдюки с излюбленной выпивкой, гиенокот подошел к ополоумевшей от страха девке, оценивающе оглядел и решил, что сгодится.
— Оборотень… — запинаясь, прошептала шлюха.
— Вот именно. — Зверь оскалил большие зубы. — Не побрезгуешь обслужить в четвероногом виде? Не бойся, не покусаю.