«Электрон» выписывает крутую дугу. Почти черкая бортом о бревна салика, разворачивается. Волна от винта приподнимает черный предмет. Рум и Полозов облегченно вздыхают. И тут же снова замирают. Черный предмет не человек, но это — вещь, принадлежащая человеку. Суконная тужурка, набухшая, пропитанная водой. Она держится на плаву лишь потому, что исподнизу ее подпирает обрубок бревна.
А где же сам хозяин тужурки?
— Ведь это Жукова. Точно. Я видел на нем, — беспокойно говорит Полозов, поддевая багром тужурку и провожая взглядом уплывающий салик. — Не стряслась ли беда?
Василий Рум молчит, рассматривая мокрую тужурку. И перекатывает руль обратно, влево.
— Д-да, черт его знает… — выговаривает он спустя несколько минут. — Не думаю, чтобы Жук… А все-таки…
— Если бы тужурка была на нем, как мог он из нее вывалиться? — несмело задает вопрос Полозов.
— Дурак! — сердито режет Рум. — «Вывалиться»!.. Просто рядом лежала на салике. Лето — жарко. Чего ему было на себя тужурку напяливать?
— Так тогда… — подавленно говорит Полозов.
— Чего — «тогда»? Вот дойдем до Орона… В салике бревна не все — щербина. А где остальные? Мимо нас вроде не проплывали, — соображает Рум.
Полозову становится чуточку легче. Что в салике не хватает одного или двух бревен — это ведь чем-то обнадеживает.
Ах, все же скорее бы Орон!
Разговаривать больше не хочется. Надо терпеливо ждать. Еще раз — ждать. И вслушиваться, как стучит мотор. И вглядываться, впиваться глазами в желтую муть реки, несущую навстречу всякий мусор, снятый с берегов подъемом воды.
…Солнце стояло над лесом уже всего лишь «на две сосны», когда «Электрон» наконец обогнул крутую излучину реки и Орон распахнулся перед ним во всей своей могучей красоте и силе.
Порог гудел и злился, выбрасывая в подпорожье клочковатую, словно изжеванную пену. Отталкиваясь от каменных залавков, косые валы катились один за другим, порой суетно сшибались в тесной стремнине и тогда каскадами тяжелых брызг взлетали кверху. Длинный, многоступенчатый, неопытному человеку он показался бы сплошным бурлящим месивом из пены и клыкастых черных камней, преградой, через которую ничто живое не переступит. Но сургутские сплавщики знали — и знали Полозов и Рум, — где Орон только мрачно бесится, пугает, где не шутя грозит верной гибелью, а где готов и пропустить умельца, смельчака, не нанеся ему вреда.
Опаснее всего был ход реки у левого берега, весь в гнездах острых подводных скал, местами щетинисто выползавших наружу. Попасть туда, сплывая вниз по течению, значило плоту быть распущенному по бревнышку, лодке или катеру — разбитым в щепки.
И вот там, именно там, посреди белокипящего хаоса, на узенькой полоске из гранитных обломков, сбежавшихся в один расщеленный островок, зоркий глаз Василия Рума заметил нечто живое.
— Люди… — проговорил он, запинаясь. — Даже вроде бы двое.
— Правильно, двое, — торопливо подтвердил Полозов. — Один стоит, а другой распластался на камне. Это с того самого салика.
— Черт их затащил туда! — удивленно протянул Рум. — Уж кого бы кого занесло, а стоит — это Жук. Точно!
— Точно, — согласился Полозов. И радость забулькала у него в горле. — Хорошо хоть, живые.
Черной козявкой маячил человек, возвышаясь над кипящей стремниной порога. Он размахивал руками, выкрикивал неслышные слова. Второй только чуть приподнялся на локте и тут же снова опустился, откинулся на спину.
— Жи-вы-е, — сказал Рум. — А как их снять оттуда? Это ты знаешь, Николай Полозов?
Вглядываясь в даль реки, Полозов молчал.
— Спрашиваю: знаешь?
— Не знаю… К этому залавку отсюда никак не прочиться. Сразу напорешься, как на шило. Камни острые.
— А хотя бы и тупые, — проворчал Рум.
Неожиданно повалил рулевое колесо вправо, погнал катер по направлению к гранитному «середышу» — островку, на котором маячили люди. И засвистел беззаботно, словно бы выводил «Электрон» на тихий плес.
Полозов понимал, что пробиться к островку и взять с него людей на борт катера, конечно, невозможно. А как же быть? Спокойно проплыть стороной, идя по своим делам? Да это же… Вернуться в поселок за подмогой? Нет, только время зря потеряешь. Сама «Фурия» тут будет бессильна — течением в камнях извертит хоть кого. Разобьет. Вот тут и думай, решай. А вода в Сургуте все прибывает. Поднимется еще на полметра — и смоет…
Рум, весело посвистывая, крутил рулевое колесо. А катер, казалось, как рыба виляя хвостом, медленно пробирался к цели среди торчащих из воды камней.
Поглядывая на кипящие вдалеке белые буруны, Полозов прикидывал в уме: «Какую-то малость вперед можно еще подтянуться. Сбиваясь все вправо, вправо, можно зайти по струе как раз напротив островка, стать на полных оборотах винта, затаиться под тем вон камнем. Д-да… Но дальше-то ведь — ни шагу. До островка останется метров двести. А это все равно что пятьсот, что три тысячи…»
— Эх, вертолет бы! Поддеть их там крючком за шиворот.
Беззаботная веселость Рума вдруг передалась и Полозову. Захотелось поболтать, побалагурить.
— За мотором поглядывай, — в ответ сердито грохнул тяжелым басом Василий Рум. И Полозову стало ясно, что веселость у Рума напускная. Гонит он катер вперед совсем не как попало, а имея какой-то свой, особый и твердый расчет, которым пока не хочет вслух поделиться. — Ты понял? Мотор, гляди, чтобы не заглох. Конец ведь нам тогда.
У Полозова сразу стянулась кожа за ушами так, что стало больно. Выходит, Васька решил ломиться в самые буруны, в камни! Ну хорошо — туда. А как потом обратно? Вниз по течению уже не славируешь. В клочья изрежет, раздерет железное днище «Электрона» острыми гранитными ножами.
Он молча скользнул вниз, к мотору. И в этот же миг накатился первый большой вал, пока еще отлогий, широкий. «Электрон» неохотно приподнялся, а потом, чуть помедлив, клюнул носом. Шипя, покатилась в стороны разбитая пузырчатая волна.
— Выдюжишь?.. Выдюжишь?.. — бормотал Полозов, ощупывая горячий, точащийся маслом мотор, поглаживая «самые больные» места у него. — Давай, давай…
Ему хотелось быть наверху, видеть и слышать. Но если заглохнет хотя на минуту мотор — все погибло. Люди на островке и люди на катере. Надо быть тут, надо нидеть и слышать только мотор, и ничего больше.
А Рум между тем гнал катер к середышу. Гнал — но продвигался вперед лишь по сантиметру. Рывками, толчками. То наваливая его вовсе набок, чтобы увернуться от подводного камня, то задирая на дыбы, чтобы проскочить в узкую щель.
Так казалось Руму. А на самом деле из стороны в сторону катер мотало, бросало слепой волной. И в воле человека было лишь — не давать ему пятиться.
«Нет, не дойти туда. Ни за что не дойти, — подумал Рум, вдруг ощутив, как скрипит и дрожит весь корпус «Электрона», а островок далек по-прежнему. — Не дойти! Тогда зачем я это делаю?»
Но он знал, зачем делает это. Если ничего другого сделать нельзя, надо делать это.
…Все выше ярятся буруны, завитые белыми гребешками. Они набегают разорванные, разбитые, потом, сцепившись полукольцом, неожиданно поднимаются плотной стеной и падают на палубу катера. А лица людей на середыше видны как-то яснее, крупнее…
Глухо, натужно стучит мотор. Корма катера то и дело взлетает вверх. И тогда винт, работая на холостом ходу, скрипучим ревом перекрывает шум порога. Рум в тревоге оглядывается. Что, если, опускаясь, винт рубанет с размаху по камню?
Жук истошно воет на середыше:
— То-оварищи!.. Бра-атики!.. Спа-асите!..
Растрепанный, он стоит на покатой глыбе гранита, и вода в белесых пятнах пены резво гуляет у него по босым ногам.
Второй человек лежит выше, опершись на локоть, и тоже что-то кричит. Но его не слышно.
Рум прищуривается — так виднее. Второй человек, похоже, Левидов — учитель. Да, точно, он. Какой бес толкнул его к Жуку на салик? Какой бес вообще погнал их салик в пороге ближе к левому, а не к правому берегу?
Середыш, на котором находятся люди, весь изрезан извилистыми щелями, проливчиками. В этих щелях с особенной силой бурлит, клокочет вода, и — Рум видит — в одной из щелей застряло бревно от разбитого салика.
Бревешко тоненькое, небольшое. Но Рум веселится: очень кстати влепилось в щель это бревно!