Между разговорами на тему бессмертия и разговорами о политике зияла такая пропасть, что с трудом верилось, что все это произносит одна и та же личность. Когда Радик, пошатываясь, заявлял «вы все умрете», он был похож на героического клоуна, на юродивого; когда же разговор заходил о политике, я видел только мелкого мещанина.
За три года работы на «базе» мне так и не удалось пообщаться с Родионом нормально, наедине. Родион охотно критиковал меня прилюдно и в то же время всячески избегал личной встречи со мной. Возможно, я своей вопиющей творческой непрактичностью напоминал ему какие-то собственные упущенные возможности… Возможно. Не знаю.
Я уволился и не видел его несколько лет. Пока опять не произошла неожиданная встреча у одного моего церковного знакомого, занимающегося книжным бизнесом. Мы сидели, пили чай, тут появился Родион, принес книгу святителя Игнатия Брянчанинова «Слово о смерти».
Я отметил про себя, что Радик еще чуть-чуть пополнел и стал выглядеть более респектабельно — на круглом лице небольшая аккуратная бородка, на глазах очки в дорогой оправе с дымчатыми стеклами. Родион поздоровался с нами и попросил на «два слова» хозяина квартиры. Они вышли в комнату. Минут через пять хозяин вернулся и сказал, что Радик ушел.
— Книга Брянчанинова о смерти ему понравилась. И он попросил еще что-то из творений этого святителя. Я ему дал книгу «О мире душевном». Думаю, это будет ему очень полезно, почитать о мире душевном.
— Мира нет в душе? — спросил я.
— Странный он какой-то, — ответил хозяин квартиры. Зациклило его на теме смерти и бессмертия, понимаемых в самом вульгарном оккультном смысле. Наподобие бессмертных монахов шаолиня. Он и меня спрашивал: мол, есть ли у нас в православных монастырях монахи, которые практикует физическое бессмертие.
— Бедняга, — снисходительно сказал один из присутствующих, по имени Олег, — это его Кастанеда до ручки довел.
— Но как он Брянчанинова читать начал? — спросил я. — Это же довольно сложный автор.
— Да так, — пожал плечами хозяин, — она лежала у меня на столе, он увидел в заглавии слово «смерть», ну и стал просить почитать. Я вначале не хотел давать, потом дал, думаю, все равно назад принесет, не сможет читать. Ну, Слава Богу, ошибся.
— Да, помни о смерти, — сказал я. — У Радика это как-то перехлестнулось с темой смерти по Кастанеде. Кастанеда называл смерть главным советчиком.
— Все смерть, смерть, — недовольно пробурчал Олег, — а где жизнь, где духовная радость, где духовный свет?!
Далее разговор пошел на тему — прав или не прав был дьякон Кураев, когда заявил, что книги святителя Игнатия Брянчанинова пора поставить на полку. Показного «монашеского смирения» и без того хватает — черные одеяния, опущенные в землю угрюмые лица, мысли о смерти…
И вот новая, и опять неожиданная встреча, на этот раз на кухне Индуиста.
— Радик, ты как, стал православным? — спрашиваю я.
— Да, я иногда хожу в церковь, — рассеянно отвечает Родион, — только не в вашу, эту, Московского Патриархата, а в нашу, украинскую, на Садовую.
— Ясно, к «филаретовцам»[3]. А «наша» чем тебе не нравится? Политика?
— При чем здесь политика? — обижается Радик. — Я вначале и пошел в вашу, как все. Хотел с епископом на духовные темы поговорить, а он сидит, развалился на скамейке, толстый, не объедешь. Вам чего? И смотрит так, будто я его холоп. И это духовный пастырь? Я развернулся и ушел, ничего не сказал.
— А на Садовой епископ лучше?
Радик морщится:
— Тоже еще тот, бандит.
— Так в чем тогда тема? — спрашивает Индуист, — везде так, даже у кришнаитов.
— Не хочу быть обусловленным вашим Московским Патриархатом и квасным российским патриотизмом.
— Хорошо, а Россия чем тебя лично обуславливает?
— Россия и вообще… так называемая любовь к Родине, это пустая иллюзия, потеря энергии… Впрочем, ваши проблемы, не мои. Я здесь свободен.
3
«Филаретовцы» — этим термином обозначают прихожан Украинской Православной Церкви «Киевского Патриархата», не признанной другими Поместными Церквями. Во главе УПЦ КП стоит раскольник «патриарх» Филарет. Отсюда и термин «Филаретовцы».