Друзья добрались до своей любимой скамейки на восточном склоне очень вовремя. Верхний край Солнца как раз показался над далекой прерывистой линией горизонта, над лучезарными водами Верхнего Моря. И тут же, словно в ответ, ярким, голубоватым светом вспыхнул Исток над Юго-Восточной частью Моря.
Уже в который раз друзья наблюдали восход Солнца с восточного склона. И каждое утро небо было почти безоблачным. (Стояли прекрасные сентябрьские дни уходящего лета, «бархатный сезон».) И восторг, охватывающий душу при виде изумительной игры света между Солнцем и Истоком, был все такой же сильный, как и в первый раз.
Когда над Сумрачными землями появилась одиноко летящая птица (эта птица появлялась каждый восход Солнца), отец Иван пошевелился и сказал, обращаясь к Капитану:
— Твой выбор остается прежним?
— А ты как думаешь? — улыбнулся Капитан.
— Да, глупый вопрос, понимаю.
— Тут и выбора-то особенно никакого. Покинуть Браму и где-то, непонятно где (вряд ли в Питере меня после стольких лет ждут) вцепиться в эту призрачную жизнь. И ради нее влачить жалкое существование. Ну, лет двадцать, от силы, проживу. А дальше, с чем умру, какой плод принесу? Двадцать лет призрачной жизни ради посмертной пустоты? Нет уж, увольте. Лучше Другой Берег!.. А вот ваш выбор мне хотелось бы знать. Но вначале вопрос: как вам вечер у Отшельника, как вам вся эта удивительная история с украденным Живоглазом и с просветленным воришкой? Как вам сам воришка из племени рамяустов?
Капитан замолчал. Друзья принялись обмениваться картинками-воспоминаниями. И тут выяснилось, что ни у Дмитрия, ни у отца Ивана Шимасса как-то особенно не отложился в памяти. Дмитрий вспомнил, что еще в самом начале вечера столкнулся с ним в коридорчике, но почему-то подробности этого столкновения напрочь вылетели из памяти. Вспомнилось еще, как заразительно смеялась Лариса-археолог (видимо, опьянев от такого количества волшебного народа), как она пела, гладила рамяустов и что-то шептала им в мохнатые уши. Рядом с Ларисой и рамяустами ужом вился Пестрый, что-то рассказывал, аж пританцовывал от восторга… Да, этот момент четко отпечатался в памяти. Но не из-за Шимассы и Рассаута, увы. Дмитрий тогда испытал гадостное чувство ревности, чувство совершенно абсурдное, бредовое. Он приревновал Ларису к Пестрому. Это были какие-то секунды, и чувство было несильное, но запомнилось.
Друзья опять погрузились в мысленную беседу. Капитан объяснял, насколько важно то, что Живоглаз начал делиться. И особый символизм здесь в том, что первым, с кем кристалл поделился собой, был представитель маленького, забитого народа. С Живоглаза разговор невольно перескочил на отца Бориса.
— Мой выбор, видимо, все же связан с отцом Борисом, — сказал отец Иван вслух. — Я не могу покинуть Браму без попытки помочь отцу Борису. Да, Игуменья это сразу поняла. Как она сказала: мы деревья одного сада. Только предупредила, чтобы я был осторожней. Не стоит недооценивать пришельцев. Так что Игуменья права, хотя и считала мой выбор, связанный с печальной судьбой отца Бориса, маловероятным. Но именно это я и выбираю.
— Да будет так, — сказал Капитан. — Но… как ты ему намереваешься помочь? Живоглаз отца Бориса теряет силу, если уже не потерял.
— Да, это чувствуется. Общаться становится тяжелее.
— А как давно ты общаешься? — спросил Дмитрий.
— Первое общение было в ночь на восьмой день. И потом каждую ночь, в сновидении… И вот какой момент стал для меня решающим. Вы помните, какое мучительное чувство раздвоения я испытывал в первые дни пребывания здесь. Понимаю, от маловерия все. Казалось, что Холм, Брама, все это словно дым растает. А как мучила тоска по семье! Она просто дышать не давала! Как кто-то нагнетал ее… Да вы помните, жаловался вам не раз. Но как установился контакт с отцом Борисом, так всю мою тоску и раздвоенность как рукой сняло. Стало понятно, куда идти, появилась цель. Понимаете? В каком-то смысле отец Борис часть меня самого. Того меня, который десять лет назад так же легкомысленно относился к мистике, к силам тьмы. От легкомыслия меня тогда спасло наше знакомство, — отец Иван кивнул в сторону Капитана, — и, конечно же, наше первое путешествие в Браму. Отец Борис это как бы я, легкомысленный и маловерный. Помогая ему, я помогаю себе.
— И что ты ему говоришь?
— Я ему внушаю, что силы тьмы это реальность. Как и все остальные потусторонние силы. Недооценивать реальность потустороннего мира и при этом заниматься практиками, которые напрямую ведут к этим силам… но это все равно что в горящий дом с канистрой бензина входить. Это безумие! Я ему прямо говорю, что он угодил в страшную ловушку. Ему лучше всего уехать отсюда. Сменить кардинально обстановку, побыть в тихом небольшом монастыре.