Контр-адмирал закурил трубку, затянулся, пустил облачко дыма.
— Мне докладывали: летчица у Смирнова есть, — заговорил он негромко. — Ходит с отрядом кораблей, которым командует Сазонов.
— Капитан Быстрова?
— Кажется. Не помню точно… Моряки рассказывают о ее внимании к ним. Здоровается, прощается ли — покачает машину. Разве не забавно?
Контр-адмирал умолк, зажег потухшую трубку. Услышав последние слова Головина, к беседующим подошел Смирнов.
— Она хороший летчик, — сказал он.
— Отличный! — поправил Головин. — Вчерашние «юнкерс» и «мессершмитт» — восьмой и девятый самолеты на ее боевом счету. Растет… В бою чертовски ловка. Капитан Никитин блестящую характеристику дал для представления ее к очередной награде.
— Сегодня она будет на задании? — полюбопытствовал Славин и покосился на Сазонова, что-то подсчитывавшего на листке блокнота.
Смирнов кивнул:
— Обязательно.
— Интересно взглянуть!..
— Почему она вызвана на задание, если ее машина вчера вышла из строя? — спросил Головин.
— Машина в строю, товарищ генерал. Сводку о материальной части вам передадут через час. Повреждения оказались под силу нашим механикам. Справились…
— Кстати, полковник, надо представить к награде ваших механиков. Когда они успевают с ремонтом, я, честно говоря, не понимаю!
— Представлю… Люди действительно золотые, — согласился Смирнов.
— Кто механик быстровской машины?
— Сержант Кузьмин.
— Тот, что вечно улыбается?
— Он самый…
— Представьте его к «Красной Звезде». Он ее давно заслужил.
6
Подложив тормозные колодки под колеса самолета, Кузьмин опробовал мотор на предельных оборотах. Мотор был в полном порядке. Затем вместе с оружейниками сержант развернул истребитель в направлении моря и помог отрегулировать пулеметы.
Внимательно проследив за подготовкой самолета, Быстрова отправилась в штаб, успокоенная и довольная. Машина снова была в строю. Кузьмин проводил летчицу до часового. Вернувшись к самолету, подтянул маскировочную сеть, потом неторопливо зашагал в каптерку. Он принес оттуда в консервной банке быстросохнущую красно-коричневую нитрокраску, сел на крыло машины, вытащил из бумажника небольшую кисть с отрезанной на две трети ручкой и, мурлыкая песню, стал освежать под линией выхлопных труб семь закопченных звездочек. Подновив их, старательно вывел еще две — по числу сбитых Наташей самолетов.
Кузьмин так увлекся работой, что не заметил, как подошел механик никитинского «яка» старшина Дубенко, веселый, задорный украинец.
Решив подшутить над товарищем, Дубенко нарочито громко и отрывисто чихнул.
Кузьмин вздрогнул:
— Тьфу ты, пропасть! Чего заявился?
— Пришел подывиться, як ты малюешь, — засмеялся Дубенко. — Бачу, настоящим живописьцем стал!
— А как же! Приходится… Видишь, семейство у Натальи Герасимовны прибавилось. Зорюшка звездочку родила…
Он снова углубился в работу. Дубенко молча наблюдал за ним. Так прошло минут пять. Наконец Кузьмин дорисовал последний уголок девятой звездочки и, разглядывая ее, громко вздохнул.
— Упарился? — спросил Дубенко.
— Нет, не то. Делаю, а боюсь…
— Чего боишься? Дело доброе.
— Кроет меня Наталья Герасимовна за это доброе дело. Не соглашается в открытую счет вести.
— А ты не слухай! Ведь намалювал все же?
Кузьмин о чем-то подумал и тихо предложил:
— Ты бы и своему вывел…
— Да, надо бы, — согласился старшина. — Ему двадцать три положено!
— Вот и сделай!
Дубенко нерешительно посмотрел на трафарет звездочки, аккуратно вырезанный в куске промасленного картона.
— Хиба по ней просто малювать?
— Конечно просто. Расчерти так же и ножиком вырежь.
Старшина взглянул на друга ясными, наивными глазами:
— А зачем? На что мэни цэ дило робыть, коли твоей одолжиться можно? Разве не одолжишь?
— Ох и ленив ты, зажирел совсем! — покачал головой Кузьмин. — Тебя бы на корде погонять, как застоявшегося коня.
— Щось тэбэ моя личность беспокоит?
— Личность! Не личность, а… Я бы сказал тебе… — Кузьмин махнул рукой. — Бери трафарет, кисть и краску! Тут ее на сто звездочек хватит… Только густо не мажь, а то потечет с нижних уголков.
Дубенко осторожно взял из рук товарища все живописное «хозяйство», показавшееся ему сложным и каверзным. Хмуро глядя внутрь банки, он наклонял ее в разные стороны, проверяя густоту краски, которая, по словам Кузьмина, могла потечь с нижних уголков звездочек. Постояв так с минуту и не сказав ни слова, старшина нерешительно поплелся к машине Никитина, будучи не в силах оторвать озадаченный взгляд от банки с краской: она почему-то смущала его больше всего.