— Да через неделю все будет в пламени и в крови!
— Где?
— Здесь, на Дюрансе — да по всей Франции, — ответил швейцар.
Господин де Монбрен посмотрел на старого слугу и подумал: "Уж не лишился тот рассудка?"
Мафусаил продолжал:
— Мадам сюда прибыла на той неделе.
— Какая мадам?
— Сама Мадам! — ответил швейцар.
Господин де Сент-Мари содрогнулся.
"Мадам" звали герцогиню Беррийскую. Она прибыла, чтобы попытаться отвоевать трон для своего сына[4].
Монбрены де Сент-Мари были дворянами, но никогда не были закоренелыми роялистами. Они даже всегда склонялись к либеральному образу мыслей, и новый режим был им вполне симпатичен.
Поэтому они не общались с легитимистскими кружками, действовавшими в Эксе с 1830 года, а стало быть, ничего и не знали: ведь газеты нарочно умалчивали о событии, про которое уже неделю говорил весь Прованс.
То была тайная высадка герцогини Беррийской, отплывшей из Англии с горсткой верных сторонников на корабле "Карл-Альберт".
Новость эта распространилась, как огонь по пороховой дорожке.
Власти подняли тревогу и погнались за герцогиней, которая, как говорили, направлялась в Бордо. Множество молодых людей из самых знатных французских семейств поспешило вслед за ней, увеличив число ее сторонников.
Господин Жозеф де Сент-Мари и его дочь узнали об этом лишь по приезде в Экс.
Утром они выехали из Монбрена, переправились через паром Мирабо. Там, на пароме, два крестьянина говорили о черных грешниках. Господин де Сент-Мари только плечами пожал. Весть о поджоге, жертвой которого стал пастор Дюфур, еще не распространилась, и господин де Сент-Мари думал, что речь идет о старых временах.
Впрочем, черные грешники появлялись только во время политических смут. Вот, стало быть, почему их капитан произнес те загадочные слова: "Эта особа высадилась".
"Особой" была Мадам, герцогиня Беррийская, а это значит, что черные грешники, будь они политическими партизанами или простыми бандитами, знали, какие события должны вскоре произойти.
Когда же господин де Сент-Мари узнал обо всем этом уже не от старого Мафусаила, а от нескольких людей в обществе — в жокей-клубе Экс-ан-Прованса, — он поспешил домой и сказал дочери:
— Напрасно мы оставили твоего дядю в Монбрене…
Его тревожило зловещее предчувствие.
Часть вторая
I
Прошло полгода после событий, о которых мы рассказали.
Черные грешники исчезли, причем гораздо раньше, чем сперва все думали. А почему — узнаем, если послушаем разговор, имевший место воскресным вечером в конце апреля в кабачке деревушки Кадараш на левом берету Дюрансы.
Три человека сидели там за столом, потихоньку распивая кувшин белого вина.
Двое из них — наши старые знакомые.
Первый был не кто иной, как перевозчик Симон Барталэ. Он нашел себе на этот вечер подмену, чтобы сходить навестить родных.
Другой был браконьером, которого мы встречали в самом начале этой повести — тот, которого прозвали Стрелец.
Наконец, третьим был сам кабатчик, дядя Бонне, — человек, уже тридцать или сорок лет хранивший в журнале своей памяти все, что случалось в округе. Ни у кого в тех местах голова не была так набита занимательными случаями, а язык так хорошо подвешен.
Дядя Бонне все видел, все знал, и не было в тех краях ни одного преступления, свидетелем которого он не ухитрился бы стать.
— Что, Стрелец, — говорил Симон, — помнишь, как ты в октябре ночью у меня сидел?
— Помню, — отвечал Стрелец.
— Вот ты тогда не верил в Братство черных грешников!
Стрелец развел руками: дескать, ты был прав, признаю.
— Ну, много бед они все равно не наделали, — сказал дядя Бонне. — Едва их увидеть успели.
— Как же, — возразил Симон. — А пастора Дюфура сожгли?
— Сожгли, да не ограбили, — сказал Стрелец.
— И замок Монбрен подожгли.
— А сгорел-то один амбар.
— И господина Жана де Монбрена застрелили.
— Ты тогда не верил в Братство черных грешников!
— Только он жив остался.
— Тут да, повезло ему, — сказал Симон. — Ему же пулю в голову всадили!
— А она раздробила только челюсть и под затылком вышла.
— Вот он и выжил.
— Теперь совсем уж здоров.
— А все-таки, — спросил Симон, — куда же делись черные грешники?
— Так вы же знаете, — ответил дядя Бонне. — На другой день со всех сторон набежали жандармы и загнали их в Люберон.
Они там долго дрались по ущельям да по скалам, не меньше десятка жандармов уложили, и их людей убили пятерых, а остальные бежали, и никто их больше не видел, а главное — их знаменитого капитана.
— А пятерых убитых-то опознали?
— Двоих узнали: они из Венеля, да такие люди, что никто бы никогда и не подумал на них, что ты!
— А остальные?
— Остальные нездешние — вот и видно, что они дрались не за политику и не за религию, а были просто воры и разбойники.
— А почему же они сначала пришли к пастору? — заметил Симон. — У него денег не было.
— Это правда, а потом все-таки взяли у господина де Монбрена сто тысяч франков.
— А верно говорят, что господин де Монбрен узнал их капитана? — спросил Стрелец.
— Говорят, что так.
— Так он на него донес?
— Нет.
— А почему?
Этот вопрос Симон задал с дрожью в голосе.
— Даже и не знаю, — ответил дядя Бонне. — За эти полгода столько всего наболтали…
— А что, например?
— Да вот, скажем, что капитан черных братьев — это господин Анри…
Симон содрогнулся:
— Господин Анри де Венаск?
— Ну да!
— А еще что?
— Симон, дружок, зря ты с нами теперь хитришь.
— А что я?
— Ты же сам про это больше нас знаешь.
— Одно верно, — вступил в разговор Стрелец. — За неделю до того, как появились черные грешники, господин Анри куда-то уехал. Все это видели, и ты это знаешь, Симон: он ехал в дилижансе.
— Как мне не знать!
— И с тех пор он не возвращался.
— Ну да, — ответил Симон, но как-то очень неуверенно. — Только я ведь знаю, куда он ехал.
— Правда знаешь? — усмехнулся Стрелец.
— Да тут и тайны нет никакой, — сказал Симон. — Господин Анри поехал к герцогине Беррийской, которая тогда приехала во Францию. Он с ней уехал в Вандею, дрался там в ее войске и, должно быть, его убили там в деле при ферме Пенисьер: с тех самых пор о нем ничего не слышно.
— А кто тебе это рассказывал?
— Старик Раймон, управляющий замком Бельрош.
— Вот оно что!
— А еще старая тетушка господина барона с месяц назад вроде как умом повредилась.
Дядя Бонне подмигнул:
— Ну, если ты так думаешь, — сказал он, — то и ладно. Я и сам так буду думать.
— Да ведь оно так и есть, — тихо сказал Симон, который сам все меньше верил в то, что говорил.
— Очень легко может быть, — усмехнулся Стрелец.
— Вот что, дядя Бонне, — сказал Симон. — Послушайте теперь, что я скажу.
— Давай говори.
— Вы ведь сейчас сами сказали, что в этот раз черные грешники только грабили и убивали?
— Как всегда.
— Да нет: раньше ведь там всегда была политика.
— Спорить не буду.
— А на этот раз не было?
— Ни вот на столечко, — ответил дядя Бонне, прикусив себе кончик ногтя.
— Так вот и ясно, что все чепуху несут. Господин Анри не грабитель и не душегуб.
Стрелец тихо хмыкнул.
— Да нет, — возразил кабатчик, — я ж и не говорю, что он так и пошел в Монбрен, чтобы грабить. Только надо же было дать кусок тем почтенным господам, что согласились прийти ему на помощь.
Симон решил твердо стоять до конца.
— Э! — сказал он. — В давние времена Монбрены с Венасками впрямь враждовали, спорить не буду. Только это по этой одной причине и обвиняли дядю господина Анри.