Милон прикусил губу.
— Говори сразу, что ты узнал.
— Господин советник, — начал Милон, — 11 декабря 1812 года был казнен капитан торгового судна Фосийон.
— Совершенно верно, — ответил господин Феро. — У заговора генерала Мале повсюду были сообщники, в том числе и в Марселе.
— Капитану Фосийону было лет сорок, он был добрым моряком, бравым солдатом, воевал с англичанами в чине лейтенанта, имел орден и был, казалось, предан императору.
— Но вступил в заговор, — все так же сухо отозвался советник Феро. — Его имя оказалось в списке, составленном самим генералом Мале, а мне было поручено расследование.
— Фосийон, — продолжал Милон, — предстал перед судом присяжных и был осужден на смерть.
— Как я и требовал.
— Точно так, сударь, — сказал Милон. — Но не забудем, что суд, присяжные и даже само министерство подписали просьбу о помиловании.
— И это ходатайство наверняка было бы удовлетворено, — сказал на это советник Феро, — будь тогда император в Париже. Но герцог Ровиго, бывший тогда префектом полиции, телеграфом приказал мне привести приговор в исполнение. Память не изменила тебе, Милон: именно 11 декабря 1812 года капитан Фосийон был гильотинирован на том самом месте, где стоит этот дом. Продолжай.
— У капитана Фосийона была жена и двое детей: мальчик и девочка. Девочка была еще совсем маленькая, а сын записался юнгой на корабль, уходивший в Индию. Ему тогда было лет двенадцать.
— Совершенно верно.
— Судебные издержки целиком поглотили скромное состояние капитана, — продолжал Милон. — Его вдова очутилась в глубочайшей нищете. Дом был выставлен на продажу, но тут его купил неведомый благодетель.
В то же самое время госпожа Фосийон получила от неизвестного в возмещение убытков договор ренты на три тысячи франков.
Она умерла в прошлом году, дочь ее замужем и счастлива, и они так и не узнали, откуда взялся тот договор ренты.
— Все это точно так и есть, — неприветливо сказал господин Феро. — Что дальше?
— Я забыл сказать, — продолжал Милон, — что благодетель не удовлетворился тем, что дал три тысячи ливров ренты матери с дочерью. Одновременно с этим он положил в один из марсельских банков сорок тысяч франков, предназначенных сыну несчастного капитана Фосийона.
— И это верно, — сказал господин Феро.
— Но этот сын впервые появился во Франции только десять лет спустя. Он увидел счастливую мать, сестру-невесту и вернулся в Индию, а безымянный благодетель так и не узнал тогда о его приезде.
Тем временем накопились проценты на сорок тысяч франков, так что капитал более чем удвоился.
— Теперь там должно быть около ста тысяч, — сказал господин Феро.
— И вот, господин советник, — продолжил рассказ Милон, — вы как доверенное лицо того благодетеля…
— Всего лишь доверенное лицо, — сухо заметил господин Феро.
— … Поручили мне разыскать сына капитана Фосийона.
— Верно. И ты его разыскал?
— Я напал на след.
— Говори, я слушаю.
Милон продолжал:
— Этот молодой человек — теперь ему лет тридцать с небольшим — вел очень бурную жизнь: был матросом, коммерсантом, наемным солдатом Ост-Индской компании, корсаром, а может быть, немного и пиратом.
— Вот как!
— Притом он постоянно помогал своей матери денежными и всякого рода иными посылками.
Полтора года тому назад он приехал на родину; в это же время мать его умерла. Он виделся со своей сестрой — через нее-то я и вышел на его след.
— Он уехал обратно?
— Нет, в Индию он не вернулся, но из Марселя уехал: сначала в Экс, а теперь, две недели тому назад, он, кажется, обвенчался в одной соседней деревушке — Сен-Максимен.
— И ты был в Сен-Максимене?
— Нет еще.
— Почему?
— Дожидался вас, господин советник. Да! Надо еще сказать, что сын Фосийона давно переменил имя. Он, как и мать его, и сестра, не решался носить имя погибшего на гильотине; в Индии он взял другую фамилию, и английские власти это ему позволили.
В паспорте, в послужном списке, во всех его бумагах стоит это самое имя, так что для женитьбы у него не возникло никаких затруднений.
— А тебе известно это имя?
— Да, господин советник.
— Как же его теперь зовут?
— Теперь сын Фосийона зовется Николя Бютен.
При этих словах бородавка на носу советника дрогнула, и даже сам он немного выпрямился в кресле.
— Тебе не нужно ходить в Сен-Максимен, — сказал он.
— Да?
— Я знаю, где найти сына Фосийона, если Николя Бютен — это он.
И советник Феро сделал жест, говоривший: "Я в тебе больше не нуждаюсь".
Было уже поздно, часов десять вечера, а господин Феро еще не ужинал.
— Сударь, — спросил его Милон, — что прикажете подать на ужин?
— Яичницу из двух яиц и кусок сыра, — ответил советник. — Сегодня постный день.
Через четверть часа он спокойно поужинал, а потом не лёг в постель, а сел за стол с разложенными бумагами и всю ночь перелистывал папку за папкой.
Можно было подумать, что старый прокурор еще при исполнении обязанностей.
Лёг он только под утро, проспал часа четыре, а проснувшись, позвал Милона, который служил ему и вместо лакея.
— Ступай сейчас к моему племяннику, господину де Сен-Соверу.
— Слушаюсь, сударь.
— Очень может быть, что он провел эту ночь на балу. Ныне магистраты не то, что прежде, — советник вздохнул. — Скажи ему, что я в Эксе, и пусть он зайдет вечером, если хочет меня навестить. У меня в городе много дел, мы можем не встретиться.
— Но отчего бы, сударь, — спросил Милон, — вам самому вечером не навестить племянника с племянницей?
— Времени нет, а завтра утром я уезжаю.
Милон не стал возражать.
Он отправился исполнять поручение, а советник оделся и вышел по своим делам.
Где же он провел день?
Этого не знал и Милон. Но он мог бы биться о заклад, что его хозяин навещал самые неприглядные районы города, самые бедные и людные пригороды.
Вернувшись, господин Феро, как и накануне, очень скромно поужинал, потом опять взялся за работу.
Милон сказал ему:
— Вы не ошиблись, господин советник. Господин де Сен-Совер всю ночь провел на балу, и когда я приходил к нему, он еще спал.
— Так ты не видел его?
— Нет.
— И сюда он не заходил?
— Нет, сударь.
Господин Феро слегка пожал плечами и углубился в свои бумаги.
В два часа ночи он еще был за работой. В это самое время господа де Сен-Совера и Рене де Лорж убедились, что в его окне горит свет, а затем вдруг раздался стук дверного молотка, взятого рукой молодого сумасброда, которому так хотелось заставить господина де Сен-Совера в костюме трубадура навестить своего дядюшку — сурового советника.
IV
Услышав стук молотка в такой неурочный час, господин Феро, несколько удивленный, встал из-за стола и, резонно полагая, что его управляющий Милон давно лёг спать, отворил окошко и высунулся на улицу.
В те времена муниципалитет Экс-ан-Прованса еще не устроил газового освещения, и площадь Дворца правосудия была погружена во тьму.
Двух человек у дверей господин Феро видел, но их необычного наряда разглядеть не мог.
— Кто стучит? — крикнул он сверху.
— Господин советник! — ответил веселый голос Рене де Лоржа. — Это ваш племянник господин де Сен-Совер с одним из друзей желает засвидетельствовать вам свое почтение!
— Очень хорошо, господа, — вежливо ответил советник. — Простите, что заставлю вас ждать: мой слуга спит. Сейчас я спущусь и вам открою.
И действительно, советник, не любивший церемоний, взял лампу в руки, надел на лысую голову черный шелковый колпак, застегнул крючки на халате и довольно проворно спустился.
Милон спал и ничего не слышал.
Открыв дверь, старик остолбенел, а потом попятился.
Господин Рене де Лорж — юный сумасброд — подтолкнул своего приятеля вперед, и господин де Сен-Совер в карнавальном костюме очутился прямо перед дядей.