— Но будьте спокойны, — продолжал я, — я вас не выдам. Дурным вы ремеслом занимаетесь на старости лет, а ведь вы не в нужде живете.
— У меня долги, — сказал он. — Мой хозяин дожидается только конца срока, а там выгонит.
— Сколько вы должны?
— Семь тысяч франков.
— Что, если я вам их дам?
Он недоуменно уставился на меня.
— Слушайте меня, — сказал я. — Когда я был следователем, я предал суду присяжных человека, которого считал убийцей и который может оказаться невиновным. Я стар, хочу умереть со спокойной совестью, и, может быть, вы мне в этом поможете. Если я вам поклянусь, что никогда никому не назову вашего имени, что унесу с собой в могилу вашу тайну или, вернее сказать, ваше признание — вы мне поверите в другой раз?
— Поверю, — ответил он, спокойно глядя прямо мне в глаза.
— Тогда, — сказал я, — ответьте мне откровенно: вы всегда только грабили на больших дорогах? Вам не случалось проливать кровь?
Говорил я очень кротко, но тут устремил на него взгляд судьи, проникающий до глубин сердец преступников.
Он слегка смутился и ответил:
— Я понял, что вы хотите сказать, — ответил он. — Вы меня узнали по высокому росту. Ну что ж! Да, это я был главарем черных братьев и убил господина де Монбрена.
Несмотря на это признание, совесть моя была еще не вполне спокойна. Я пообещал этому человеку заплатить его долги. Кто мог бы мне поручиться, что он из жадности не взял на себя преступление, которого он не совершал?
Я хотел, чтобы он в мельчайших подробностях рассказал мне, как совершилась катастрофа в замке Монбрен.
Для этого я стал его допрашивать так, как будто по-прежнему был следователем.
Его ответы — ясные, четкие — в точности совпадали с фактами, которые я установил во время следствия. Этот человек и был настоящим преступником, а шевалье де Венаск, казни которого я требовал, был невиновен.
На этих словах советник Феро спрятал лицо в ладонях, словно изнемогая под грузом тяжелых воспоминаний.
Господин де Сен-Совер даже увидел, как по костлявой, пожелтевшей, словно ветхий пергамент, щеке покатилась слеза.
Советник еще помолчал и наконец сказал:
— Я заплатил долги этого человека и сдержал данное ему слово. Никто не узнает имени этого человека, и он, вероятно, умрет в своей постели.
Но когда умру я, в завещании моем будет несколько строк, окончательно оправдывающих шевалье де Венаска.
Господин Феро, глядя на племянника, продолжал:
— Теперь следи внимательно за моей мыслью. Некий человек произнес слова, заставляющие думать, что у него был другой мотив для убийства Жана де Монбрена, кроме грабежа. Никто не видел этого человека с открытым лицом. Никто и сейчас не может сказать, что это был господин Анри де Венаск.
— Но, дядюшка, — возразил господин де Сен-Совер, — у меня есть и другие показания.
— Какие же?
— Прежде всего, показания кучера дилижанса по прозвищу Гаво.
— Так! И что же он говорит?
— Во-первых, он утверждает, что узнал господина де Венаска по фигуре.
— А во-вторых?
— Во-вторых, он слышал разговор между ним и паромщиком Симоном на переправе.
— О чем же они говорили?
— Симон очень предан семейству Венаск.
— Это я знаю.
— Когда черные грешники переправлялись, капитан подошел к нему, а он тихонько сказал: "Ох, господин Анри, никогда бы я не подумал, что это вы! "
— А что ответил капитан?
— "Молчи, слишком длинный язык до добра не доводит".
— И Гаво подслушал этот разговор?
— Да.
— А Симон подтверждает?
— Сначала отрицал. Но именем закона и правосудия я велел ему поклясться на распятии сказать всю правду, и тогда он признался.
— Он видел капитана без капюшона?
— Нет.
— Но считает барона виновным?
— Да.
Они немного помолчали, после чего господин Феро спросил:
— Когда слушается дело?
— В эту сессию, то есть через две недели.
— Это невозможно.
— Но как же, дядюшка…
— Осторожно, осторожно, племянник! — сурово сказал старик. — Жизнь человеческая — не игрушка. Никто не имеет права требовать казни, пока сохраняется хотя бы самое слабое подозрение в невиновности. Дискреционные полномочия следователя позволяют вам требовать переноса этого дела на другую сессию, и вы это сделаете, потому что вскоре…
— Что — вскоре?
— Возможно, будет доказана невиновность господина де Венаска, и я помогу тебе это сделать.
— И вы верите в его невиновность, дядюшка?
— Верю, — ответил старик.
Твердость убеждения, звучавшего в его голосе, поразила господина де Сен-Совера, но нисколько не убедила.
Про себя молодой следователь подумал даже так: "Дядя оказался невиновен, старик ошибался — поэтому теперь и хочет оправдать его племянника, хотя тот и виновен…"
— Так что, — продолжал господин Феро, — обещай мне ходатайствовать о переносе на следующую сессию.
— Хорошо, дядюшка.
— А через неделю приехать в Ла Пулардьер.
— Хорошо, дядюшка, только…
— Там ты сможешь продолжать следствие, — закончил старый советник. — А я, как уже сказал, помогу тебе и тем, что знаю, и своим опытом.
Незадолго до рассвета дядя с племянником распрощались.
— Теперь ступайте скорей к себе, сударь мой, — говорил господин Феро, — да бросьте, будьте добры, эти тряпки в огонь.
Господин де Сен-Совер побрел к площади Сент-Альберта, где жил в старом особняке напротив особняка Венасков.
Проходя через площадь, он поглядел на дом, хозяин которого находился в тюрьме, как последний преступник, и его поразила мысль: "А что, если я ошибаюсь, а дядюшка прав?"
Эти слова он сказал вслух.
За шторами особняка трепетала свеча. Кто же не спал эту ночь в вечно пустом доме?
Что за печальная душа проводила всю ночь в молитвах?
Долго глядел господин де Сен-Совер на этот таинственный огонек, совсем позабыв, что рассвет застал его в костюме трубадура, от стыда за который только что покраснело чело старого магистрата!
VIII
Господин де Сен-Совер вернулся домой.
Слуга помогал ему раздеться, а он не сводил глаз с окна, за которым все мерцал тот же свет, пытаясь одолеть первые утренние лучи.
Господин де Сен-Совер все не мог понять, кто же мог приехать в этот вечно необитаемый особняк, и когда он пытался ответить себе на этот вопрос, ему на ум пришло одно воспоминание.
Он вспомнил, как восемь месяцев тому назад однажды довольно поздно возвращался домой и точно так же увидел свет в одном из окон особняка напротив.
Только тогда он не придал этому слишком большого значения.
Но было одно обстоятельство, благодаря которому он точно знал, в какой именно день заметил он эту свечу.
Господин де Сен-Совер прекрасно помнил, что вышел тогда с бала у президентши N, а поглядев на соседское окошко отеля де Венаск, усмехнулся с высокомерным довольством: "Подумать только: а ведь госпожа де Сен-Совер могла бы жить там и зваться баронессой!"
Потом он заметил свет в окне и подумал так: "Неужто они явились на зиму в город из своего захолустья?"
Теперь, пока лакей помогал ему раздеваться, господин де Сен-Совер припоминал все это.
Отчего?
Он и сам не знал.
Но раздевшись и отпустив лакея, он не лёг в постель, а открыл секретер, поискал записную книжку, куда имел обыкновение вписывать самые разные события, и без труда нашел там дату бала у президентши N.
Это было 27 апреля.
Через два дня после этого бала состоялась высадка герцогини Беррийской.
Но почему молодому следователю было так важно знать эту дату?
Этого он сам себе не мог объяснить.
Так или иначе, спать он не лёг.
Нет: он стоял, облокотившись на подоконник закрытого окна, и, не сводя глаз, смотрел через площадь на особняк Венасков.
Занялась заря, и в багряном небе внезапно расцвел золотистый сноп: провансальское солнце заструилось по крышам.