– Мы никогда не говорили о наших семьях. Скажи-ка… что ты знаешь о своей?
«Я внук книжной гусеницы. Сын тирана и мертвого цветка». Но Дуан знал, что это прозвучит глупо, и ответил другое:
– Ничего, что сближало бы мать или отца с морем, пиратами или…
Вударэс мягко приподнял ладонь в упреждающем жесте. Перстни, в очередной раз поймав немного огня, засверкали яркими красными всполохами. А черные глаза отразили какое-то чувство, какое-то колебание, впрочем, стремительно угасшее.
– Ты мог бы сам увидеть дальше, если бы умел смотреть.
– Как Азралах? – не удержался от остроты Дуан.
Тилманец оценил ее: ухмыльнулся, покачал головой.
– Иначе. Но пока достаточно будет глянуть и на тех, кем окружал себя Талл Воитель. Его друзей. Они повлияли на него и повлияли на тебя. Кровь – это не только родство, Дуан, и ты это знаешь. Кровь… это единство тан, ибо тан есть главная наша вена, наш стержень и наша сила.
– Ноллак? – тихо спросил Дуан. – Речь о нем? Он сделал для отца многое.
– Не только Ноллак.
Вторая вспыхнувшая в сознании фамилия жгла не хуже пламени, и все же Дуан произнес, почти выплюнул ее:
– Ле Вьор. Брось, во мне нет ничего от него.
Вударэс положил ногу на ногу, удобнее расположил на подлокотниках руки. Он давно не улыбался, а когда заговорил, в речи отчетливо послышалось заикание, обычно тщательно подавляемое.
– Не задавался ли ты когда-нибудь вопросом, кем были Соколы Талла Воителя?
Дуан отвел взгляд.
– Я не смел. Он нечасто произносил даже само это слово, одно упоминание приводило его в ярость. Он любил повторять: «Верных пиратов не существует». Дрэн, он уничтожил их, кажется, еще до моего рождения, во всяком случае, до того как я начал что-либо осознавать. Разве это важно? Они все мертвы, потому что он перестал верить им.
– А что было первопричиной, Ино ле Спада?
Дуан опять посмотрел на тилманца. Тот опустил веки и, чутко прислушиваясь к дождю, неспешно начал:
– Я кратко расскажу тебе одну нашумевшую историю, которая является логическим продолжением другой нашумевшей истории, рассказывать которую я не стану, ибо она касается женщины, а женщин я уважаю. Но тебе будет достаточно и продолжения. Думаю, ты понимаешь, что просить у меня больше не только бессмысленно, но и рискованно даже в новом твоем положении.
Дуан кивнул. Этот разговор, праздный и почти бессмысленный, отвлекал от мыслей. О Кеварро, о Дарине, о красном фонаре под диким ливнем, о сестре. И даже о себе самом, хотя предмет беседы вроде бы напрямую его касался.
– В этой истории я не стану называть имен, потому что все они очевидны. Да и потому, что мне трудновато их произносить, они принадлежат вашему наречию. Но в конце я все же назову тебе одно, то, насчет которого ты проявляешь потрясающую слепоту. Тебя устроит такой расклад?
Дуан кивнул повторно и стал ворошить в очаге угли. Он замерз, правда, ощущение было, будто скорее что-то замерзло у него внутри. Рядом зажурчала мягкая тилманская речь:
– Давно-давно, несколько дюжин Приливов назад, в царстве-государстве появился сын своего отца. Светлые боги, едва младенец издал первый крик, бросили с неба звезду, как они делают и всегда, когда рождается кто-то в любом из перворожденных монарших семейств. Отследив путь звезды по своим картам, королевские мудрецы расшифровали прозвание, которое милосердная Праматерь дала наследнику. Прозвание было «Воитель». Мальчик рос. Прозвание свое он не оправдывал. Ему вполне подошло бы отцовское, отец у него был Ученый. Ученый не любил войну, но все же воевал: в Приграничье ломился черный народ. И Ученому неплохо давалась война. А потом его предали. Так начинаются многие занятные байки, не находишь?
Дождь за окном, кажется, чуть притих. В груди Дуана что-то неприятно задрожало.
– Продолжи.
– Его Соколы ушли от него, поступив как Крысы. А ведь из-за них он был в разладе с прочими своими воинами: слишком высоко ставил пиратов, это не могло быть по нраву другим служившим ему. Так или иначе, вскоре он погиб, погиб прямо в бою, как герой, которым, в общем-то, не был. Его сын… о, его сын к тому моменту подрос и стал почти точной его копией. Никогда ему особенно не нравились глупые игры вроде пострелять из лука воробьев, объездить дикого коня, только что пойманного в лесу. Конечно, он доверил войну регенту, отцовскому советнику. Конечно, ее проиграли. Но у короля с грозным прозванием и робким нравом был друг. Мальчик-сирота, сын кого-то из павших соратников, которого Ученый любил так, что позволил его единственному ребенку расти рядом со своим. Озлобленный. Дикий. Упрямый. И этот друг, почти брат, сделал то, что, казалось, не под силу было никому, даже взрослому. Встав с Воителем плечом к плечу, он…