Дуан улыбнулся и снова почесал белую кошку за ухом. В то же мгновение в голову ему пришла неплохая, как ему показалось, мысль, и он осторожно заговорил вновь:
– Кстати. Ле Вьор сказал мне, что при дедушке с Соколами уже были какие-то серьезные неприятности. Я же знаю, что изгнал и уничтожил их только мой отец. И мне хотелось бы понять…
Чашка едва не упала. Бабушка плеснула кипятка себе на мантию и выругалась:
– Проклятая посудина!
Разбуженная кошка недовольно мяукнула. Звук, казалось, привел маару Каниллу в чувство. Она расправила плащ, поерзала, устраиваясь удобнее и, точно ничего не произошло, кивнула.
– При моем бедном Овеге несколько Соколов поступили скверно, как Крысы. Взяли и ушли на службу к другому государству, предложившему большее жалование. Прямо незадолго до войны с нуц. Без их поддержки мы, конечно же, проиграли, а Овега убили.
– А вы…
Кажется, воспоминание сделало королеве-бабушке больно; она совсем переменилась в лице и будто стала еще меньше. Ответ прозвучал едва слышно:
– Я ничем не помогла. Что могла в те времена женщина? – Она устало вздохнула и потерла морщинистый лоб. – Не будем об этом, ладно? Так или иначе… будет хорошо, если Соколы снова получат шанс. Может, кто-то из старых даже и отзовется, если кинуть клич. Попробуй. А я в случае чего тебя поддержу.
Дуан благодарно кивнул. Кошка соскользнула с его колен и, подняв голову, насмешливо сверкнула голубыми глазами – очень яркими, очень живыми, будто подсвеченные изнутри самоцветы в снегу. Капитан «Ласарры» в шутку погрозил ей кулаком: свиньи были ему куда ближе. Кошка фыркнула и выгнула спину. Бабушка спохватилась:
– Мне же пора их кормить. А ты иди, не буду задерживать. И заходи если что. Кис-кис-кис! Кис-кис-кис!
Уже выходя, Дуан увидел, как в комнату бегут дюжины полторы кошек, одинаково задравших хвосты. Бабушка смотрела на них и улыбалась. Но ее улыбка теперь казалась какой-то деревянной.
2. Дурные наваждения
Ино ле Спада пятнадцать. Все так, как и обычно. Замкнутая с четырех сторон площадь. Скрип веревки. Шаги по помосту, молчаливая толпа и монотонное зачитывание приговора. Человеку, на которого падает тень от здания, человеку, чье лицо неразличимо с такого расстояния, накидывают на шею петлю. Высокий и широкоплечий, как кузнец или бродячий силач, он стоит прямо, вздергивая подбородок. Сильные руки не связаны, но безвольно опущены.
Звучит барабанный бой. Отец подается в кресле чуть вперед. Синие глаза его горят жадным, почти голодным торжеством; Ино ощущает тошноту и дикий безотчетный страх. Он тоже подается ближе, потом встает, подходит к перегородке, отделяющей королевскую трибуну от прочих. И снова всматривается в безмолвного приговоренного, чьи волосы треплет ветер. Всматривается, пока не понимает, что глаза, бесцветные и пустые, обращены прямо на него.
– Багэрон!
Принц кричит в то же мгновение, в которое палач вышибает опору из-под мощных ног. Толпа гудит и тут же затихает. Слышны только скрип веревки, булькающее хрипение человеческого горла и перезвон золотых монеток-ракушек в руке кого-то из принимающих ставки.
– Такой пропляшет семь швэ.
– Да нет, хватит пяти!
– А может, вовсе оборвется, экий увалень!
Ино слышит все это, уже перемахнув через перегородку, спрыгнув с возвышения и прорываясь сквозь толпу. Ему все время кто-то мешает, чьи-то руки хватают за волосы, за плечи, за край плаща. Он обо что-то спотыкается и почти падает на ступеньки, прежде чем взлететь по ним и увидеть, как дергается на веревке знакомая фигура. Руки, окованные железом, тянутся к петле и тут же соскальзывают.
– НЕТ!
Ино вцепляется в ноги пирата, пытаясь стать опорой хотя бы на жалкое мгновение, и раз за разом повторяет это одно и то же слово, пока не понимает, что оно осталось единственным звуком в наступившей тишине. Хрип затих. Тело обмякло. Кто-то ссыпает монеты в карман.
К ступеням несется стража, сам палач уже с бранью оттаскивает принца в сторону. Ино вырывается, ударив рослого мужчину локтем в живот, неловко отступает и все это время смотрит только на виселицу. Громкий, почти мелодичный скрип веревки вспарывает слух. Тело покачивается в петле, сейчас оно повернуто боком. Виден профиль. Глаза стали голубыми. Почему-то к ним вернулся цвет.
Ино овладевает новый острый приступ тошноты, он теряет равновесие и…
Дуан лежал с закрытыми глазами еще несколько мгновений, пока не успокоилось сердце. Все тело дрожало, тан сводило, пальцы сами сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони. Наконец король Альра’Иллы посмотрел на потолок. Едва светало: Лува только выглянула из-за края неба, ее нерасчесанные волосы давали розовато-рыжий слабый отблеск.