Пирс это понял и с явной неохотой подчинился требованию.
Глазами Кинг поблагодарил Паркера за помощь и обратился к Данету.
— Когда ты шел к фрегату в одной шлюпке с Джоном, ты не думал, что он англичанин. Что же стало с тобой теперь?
Или мир изменился? Ты молчишь, Данет, тогда скажу я. Ты почувствовал волю. И если на острове и в бою Джон был нужен тебе, то теперь вчерашнему соратнику можно перерезать глотку потому, что Скарроу уже не нужен, ты уверен, что за это уже не грозит наказание, так почему же не показать себя таким, какой ты есть на самом деле, не выпятить свое «я», не выставить свои условия. — Ирландец вплотную подошел к Пирсу, который старался не смотреть в глаза Сэлвора. — Да знаешь кто ты после этого? Знаешь, что с такими делают?
Среди беглецов послышались недовольные голоса — им, конечно, не могло понравиться вызывающее поведение
Пирса, и его соратники осуждали Данета, он не слышал ни одного одобрительного слова, лишь упреки, летевшие в него со всех сторон.
— Вместо того, чтобы помочь единению, ты своими словами и делами сеешь раздор и ненависть, — сказала Элин.
— С каких это пор женщины встревают в дела мужчин? — огрызнулся Нэд.
— С тех самых, как взяла в руки оружие, — немедленно нашлась та и показала язычок.
Мятежники дружно рассмеялись, и Данет уже не пытался что-либо говорить, лишь угрюмо отмалчивался.
К нему подошел Огл и по-дружески произнес:
— Поверь мне, Данет, всем поверь, мы знаем Джона, Питера и всех других англичан, которые сейчас находятся среди нас, достаточно хорошо, чтобы быть уверенными в их верности нашему общему делу, их пролитая кровь — лучшая порука тому.
— И позволь сказать тебе, что глупо считать человека врагом, если он принадлежит к другой национальности.
Сейчас все мы беглые, у нас всех одинаковые права, не надо выделять свои личные обиды, люди могут это неправильно понять.
— Итак, — подвел Кинг итог, отходя к штурвалу, — полагаю, что все сообразили, что к чему. Наша сила — в единстве, и поэтому я, как вожак стаи беглых волков (мятежники улыбнулись при этих словах), объявляю следующее: если узнаю, что кто-то заикнулся о том, что кто-то лучше или у кого-то больше мозгов, искупаю с райны. Все!
— Нет, не все! — Несколько шагов вперед сделали Эндрю Байлерн и Эдвард Магнотон. — Мы не давали своего согласия, — заявил Эндрю, — и не будем подчиняться твоим прихотям.
— Мы — не значит, все, — философски изрек Кинг. — А ты, Магнотон?
— И я тоже! — поддержал Байлерна Эдвард.
«Не хотят связывать себя какими-нибудь обязательствами, — догадался Кинг, — и оставляют свои руки свободными, чтобы иметь возможность заявить: мы не соглашались и поэтому вольны в своих решениях. Нет, умники, не получится у вас этот фокус!»
Кинг медленно подошел вплотную к Байлерну. Ирландцы были почти одного роста и поэтому Эндрю без труда увидел в глазах Сэлвора холодную решимость.
— Бунт? — тихо спросил Кинг.
— Как хочешь, — ответил Байлерн, но уже без прежней решимости в голосе.
— За бунт в английском флоте вешают на рее, — напомнил Кинг.
— Над нами нет британского флага, — произнес Байлерн.
— Над нами нет вообще никакого флага, — сказал Сэлвор, — но отменять это правило британского флота — за бунт вешать на рее — я не считаю нужным.
Байлерн неотрывно смотрел в холодные карие глаза — без капли жалости или тени сомнения! — соотечественника, все четче и четче сознавая, что Кинг сдержит свое слово.
Конечно, он такой же, как они, и самовольно поставил себя во главе беглой команды — сначала негласно, а теперь открыто — но этот ирландец с изуродованным лицом понимал, что именно сейчас, когда все неясно и смутно, жизненно необходимо сохранить порядок и предотвратить гибель беглецов во взаимных распрях. Кинг устанавливал диктат, но положиться на волю случая и судьбу он не мог — неизвестно, как все сложится, если предоставить беглецам возможность разбираться в своих проблемах и самим решать, куда вести корабль.
Магнотон стоял сбоку и не так пристально всматривался в лицо Кинга и поэтому видел то, что не мог видеть Байлерн. Он заметил, как рука Элин скользнула с плеча Джо и легла на рукоятку пистолета, крепко охватывая ее легкими пальцами. Ствол такого же оружия уже поглаживал Паркер, держа палец на спуске, а Кетлинд, Майкил и Джон положили ладони на эфесы клинков. У Сэлвора была сильная опора, и Эдвард понял, что слова меченого ирландца постепенно приобретают силу закона.
Байлерн уступил, сообразив, что выступать сейчас, значит — подписывать свой смертный приговор. Так Сэлвор показал твердость и беспощадность своего характера, свою жесткость, впоследствии не раз выручавшие тех, кто ходил вместе с ним, хотя он никогда не любил властвовать, но имел данные к этой трудной работе. Ирландец обратился ко всем собравшимся, заявив, что на фрегате остаются исключительно добровольцы, а тех, кто не желает идти преступным путем, высадят в любом нейтральном порту. Он же, Сэлвор, идет путем морского разбоя.