— Но, Грэм… Неужели все так ужасно? Помнится, ты говорил, что жизнь “внизу” опасней космических странствий. И что монархия лучше самой справедливой демократии!
Неоспоримый факт. Она хорошо усвоила мои уроки!
— Ты вспоминаешь теорию Ли Герберт? О трех Этапах — демократии, тоталитарном режиме и религиозной вакханалии, которые сменяют друг друга? В подтверждение Шандра тряхнула копной золотистых волос.
— Не знаю, можно ли верить этой теории, — протянул я. — Однако почти во всех мирах случаются бунты и мятежи, гражданские войны и восстания, экологические катаклизмы и периоды упадка. Плюс всякие бедствия, проистекающие из-за легкомысленного обращения с наукой. Повсюду есть недовольные: женщины, которым хочется иметь детей, оппозиция, которая рвется к власти, а также преступники, террористы и деклассированные — атомный заряд под общественными устоями. Рано или поздно заряд взрывается, и наступает смута, а за нею — коллапс… После — новый подъем, но в смутные времена человек богатый рискует больше бедного. Во-первых, он разорен; во-вторых, его лишают гражданских прав, а в-третьих, могут прикончить как угнетателя и народного кровопийцу. Но если ты один-одинешенек… — Бросив взгляд на Шандру, я поправился:
— Если нас двое на космическом корабле, двое любящих существ, неподвластных гневу, зависти, скуке, то что нам угрожает? Дестабилизация? Метеориты? Вирусы? Это, конечно, неприятность, но более редкая, чем общественные катастрофы. Я замолчал. Шандра размышляла, прикусив губу; свет в салоне был притушен, и по щекам ее скользили отблески цветных огоньков, переливавшихся на стойке бара. Миг — и ночные лиловые тени окутывали ее, тут же сменяясь тьмой, синим предрассветным флером и алым пламенем утренних зорь; потом блеск золотистой дневной паранджи заставлял меня щуриться и моргать. И снова — лиловое, черное, синее, алое, золотое… Как череда покрывал из кисеи, падавших на ее лицо.
— Сделать свет поярче? — спросил я.
— Нет, не стоит… — Она коснулась моей руки, ее глаза отсвечивали то изумрудным, то янтарным огнем. — Странно, дорогой… Тут скрыто какое-то противоречие… Если жизнь внизу опасна для миллионеров, отчего бы им не перебраться в космос? Или они не верят в неизбежность катастрофы? Не хотят ее признать? Не понимают?
— Понимают, я думаю. И тот, кто понимает лучше всех, становится спейстрейдером — если он к тому же непоседлив, любопытен и не лишен здравого смысла. А остальные… Понимаешь, человек в общем-то иррациональное существо, и, будучи таковым, он по-прежнему готов оспорить древнюю муд-., рость: надейся на лучшее, но готовься к худшему. Человеку кажется, что худшего с ним не случится — особенно теперь, когда самое худшее, смерть от болезней и старости, ему не грозит. А эти твои миллионеры — такие же люди, как любой из нас, и живут они в богатейших древних мирах, на Старой Земле и Лайонесе, на Барсуме и Малакандре, на Пенелопе и Эдеме. Покой, благолепие, комфорт… Не хочется думать, что этому все же наступит конец.
— Однако он приходит, всегда приходит, — тихо промолвила Шандра с полуутвердительной, полувопросительной интонацией. — Из-за глупости человеческой или потому, что на голову людям свалилась комета… Результат одинаков — смута, хаос, кровопролитие, грабежи… Такое я уже видела, Грэм. Что еще? О каких катастрофах ты можешь мне поведать?
— О самых разнообразных. О жутких чудищах, сбежавших из лабораторий биологов, как это случилось на Земле, или о гедонистических тритонских экспериментах. Еще была неудачная попытка исправить климат на Ямахе — там изменили наклон планетной оси, что привело к таянию льдов и всемирному потопу. На Эльдорадо с той же целью применялись мощные ультразвуковые генераторы; когда их включили одновременно, континентальный щит не выдержал, магма прорвалась наверх, ожили вулканы, и от людей остался только прах? пепел… На. Шан-гри-Ла был принят закон об имущественном цензе, определявшем гражданский статус, и через пару веков рабы и деклассированные составляли там большинство. Их возглавил какой-то горлопан и честолюбец из местных фюреров, и планета захлебнулась в крови. Еще вспоминается мне один мир со странным названием Кость-в-Горле… Они баловались с наследственностью, со всякими евгеническими штучками, желая вывести высшую расу, и не успели чихнуть, как их население удвоилось. Наступил голод, а затем… Ну, ты понимаешь, моя дорогая, — все было как на Мерфи. Высшую расу съели, а закусили евгениками-экспериментаторами… Шандра поежилась.
— Разве никто не предсказывал возможность таких страшных катастроф?
— Почему же, предсказывали, но всех провидцев ожидала судьба Кассандры. Их обвиняли в том, что они тормозят прогресс, сеют панику, препятствуют внедрению в жизнь великих идей. Обычно их деклассировали, а кое-где наказывали старением… Их прогнозы не принимались в расчет, над ними смеялись и издевались, пока не наступала катастрофа. Тогда их вешали. И это еще раз доказывает, что человек — существо иррациональное.
Я смолк, задумавшись. Странно, но люди до сих пор игнорируют коллективный опыт человечества, не желая учиться на чужих ошибках и бедах. Взять тот же Шангри-Ла… Бруннершабн лежит в десяти парсеках от него, и, казалось бы, весть о ядерной катастрофе должна остудить самые горячие головы. Но нет, этого не случилось! На Шангри-Ла все же затеяли гражданскую войну, и погибших в ней было не меньше, чем на Мерфи после удара Божьего Молота. Так что в теории Ли Герберт есть рациональное зерно: всякий мир обречен на катастрофу, ибо таится в нем адский зародыш самонадеянности и глупости.
Значит ли это, что люди не в силах сотворить Рай? Ведь Рай — символ стабильности; там не бывает катастроф, и само существование не сделалось вечным ужасом и перманентной катастрофой. Рай — это антитеза теории Ли Герберт и всем аналогичным измышлениям; это место, где разум торжествует над глупостью, благородство над эгоизмом, где вечная жизнь в самом деле является вечной. Я решил, что в моих представлениях о Рае наметился прогресс. Раньше я знал, чего там не может быть: занудных гимнов и плясок у престола Божьего, ангелочков с крыльями в две ладони, медовых рек, мармеладных берегов и тому подобной чепухи. Но все это, как говорилось уже не раз, было определением “a contrario”, а не “ab actu” — от противного, а не от действительного. Теперь же истинный свет забрезжил передо мной, словно путеводная звезда в холодной и темной космической пустоте.
Да, там, в моем Раю, торжествует разум, царит благополучие, и вечная жизнь неподвластна внезапным катастрофам… Но не это главное! Не это! Так что же?.. В последнее время, глядя на Шандру, я склоняюсь к мысли, что главным там является любовь. Не стабильность, не мир и покой, не красота, не благородство, а только любовь! Одна лишь любовь, способная скрасить тоску бесконечного существования!
Шандра махнула рукой, и потолочные панели вспыхнули ярким светом.
— Ты устал, Грэм? Я измучила тебя своими расспросами?
— Нет, моя принцесса. Спрашивай, и получишь ответ, если он мне известен.
Только не промочить ли нам горло? Скажем, по рюмке панджебского бренди?
Но она решила, что нам лучше отправиться в спальню.
Я покорился.
ГЛАВА 19
Мы приземлились в порту Фаджейры, на скромном, залитом пластбетоном пятачке, стиснутом скалами. Как и в прежние свои визиты, я не заметил никаких дорог, ведущих от космодрома к берегу, и тут же вспомнил, что сухопутные автострады на Солярисе — большая редкость; здесь сохраняют землю для парков и лесов, берегут ее, ибо земля — наивысшая ценность в океаническом мире. Препоручив челнок служащим маленького космодрома, мы перебрались в аэрокар. Мотор тихо заурчал, машина дрогнула и взмыла в воздух. Склон невысокой горы под нами полого скатывался к морскому берегу; тут и там среди салатной зелени лугов прихотливыми кляксами темнели пальмовые, кипарисовые и апельсиновые рощи, а кое-где возносились к блеклому небу гигантские стволы секвой. У каждого — три-четыре бунгало в полинезийском стиле: поместья тех, кто достаточно богат, чтобы жить на твердой земле и в относительном уединении. За рощами и усадьбами простирался берег, окаймленный широким поясом магнолий; и там, где их изумрудная глянцевитая стена встречалась с серо-голубой равниной океанских вод, сверкали и переливались хрустальные башни Фаджейры. Все — высотой в треть километра, с плоскими крышами для посадки летательных аппаратов, окаймленные подвесными улицами и террасами, где пестрели цветочные клумбы — строго определенных оттенков в каждом городском секторе. Половина зданий стояла на берегу, словно огромные деревья, пустившие корни в скалистую твердь острова, но другая половина вдавалась прямо в океанический шельф, и в глубоких ущельях меж ними, пересеченных сотнями мостов, скользили крохотные лодочки, гондолы, яхты, баржи и катера. На дальней городской окраине башни уступали место жилым плотам, причалам и низким квадратным сооружениям из прозрачного пластика; там находились склады и огромные крытые бассейны для гидроидов и дрессированных дельэинов. Дальше простирался порт: хаос мачт, вытянутых вверх решетчатых кранов и ярких вымпелов, плескавшихся на свежем ветру. Тут было множество кораблей со всех архипелагов Соляриса: щеголеватые клиперы и приземистые грузовые суда, похожие на жуков-плавунцов, роскошные пассажирские три-мараны и скромные парусники, плоты длиною в двести-триста метров и узкие юркие катера пограничных стражей. Но больше всего я насчитал субмарин: от совсем крохотных, прогулочных и пастушьих, до гигантских посудин, на которых гидроиды доставляли сырье и продукцию из своих подводных городов. Их серые корпуса почти сливались с волнами; они стояли у причалов, будто китовые самки на огромной ферме, которых с минуты на минуту начнут доить. Шандра восхищенно вздыхала, взирая на все это великолепие, а я уже отыскивал взглядом кровлю нашего отеля — разумеется, самого комфортабельного и дорогого на этой планете. Там нас поджидали агенты и секретари, целый штат моих новых сотрудников, а с ними — журналисты и чиновники Ареопага, представители фирм, репортеры пяти местных каналов головидения и полномочные послы от всех федераций, конгрессов и директорий Соляриса. Мой визит был важным событием — возможно, самым важным за последнее столетие, если не больше. Галактика так изобильна мирами, и так мало в ней космических кораблей! Но, быть может, это и к лучшему: конкуренты не докучают, торговля идет своим чередом, и нет ни повода, ни возможности для звездных войн.