Я снова смолк, размышляя о тех далеких временах. Память моя хранит много неприятных и страшных историй – вроде трагедии, случившейся с Филом Регосом, одним из моих коллег, или ядерной войны на Бруннершабне, но сейчас я думал о другом. Например, об Эдеме и поисках Рая… Я ведь не только ищу свой туманный Парадиз, я пытался его создать – пусть не своими руками, но даруя другим предпосылки для его созидания. Я открыл великое множество прекрасных девственных планет, я дал им названия, я торговал с ними, я им помогал, и я надеялся, что хоть один из этих миров, совершенствуясь и развиваясь, станет со временем Раем. Я сильно ошибался. Даже лучшие из них – не говоря уж о Мерфи! – были всего лишь подлакированным вариантом чистилища. Жоффрей шевельнулся в кресле и кашлянул, возвращая меня к реальности.
– Итак, вы вернулись, – повторил он в третий раз. – Я полагаю, Земля приняла вас с распростертыми объятиями?
– В общем – да. Я заработал неувядающую славу и место в учебниках, но во всем этом ощущалось что-то наигранное… Я был, что называется, белой вороной. Моя бывшая жена, моя дочь, мои внуки давно умерли, а мои прапраправнуки, которым перевалило за семьдесят, выглядели непозволительно молодыми. Клеточной регенерации еще не изобрели, но генетическое программирование, омолаживающие процедуры и пересадка клонированных органов уже являлись повседневной практикой. Старость отошла в прошлое, и я, со своими седыми волосами и морщинами у глаз, был анахронизмом. Разумеется, анахронизмом героическим и популярным – меня осыпали докторскими званиями в неведомых мне областях, меня приглашали на банкеты, женщины жаждали переспать со мной, а мужчины – свести знакомство и выпить рюмку коньяка… Но слава моя казалась чем-то эфемерным и нереальным. Никто не предложил мне работы, и, судя по всему, мне пришлось бы читать лекции бойскаутам и выступать с воспоминаниями в дамских клубах. И так – до самой смерти!
Жоффрей покачал головой.
– Да, старение и смерть… наказание Божье… я читал об этом… Люди вашей эпохи сталкивались с такими ужасами, что порой удивляешься, как они сохраняли рассудок.
– Ну, это было естественным и привычным, а значит, не таким страшным, – возразил я. – Ведь после открытия КР многие отказывались от вечной жизни – по религиозным соображениям или боясь превратиться через столетие в цветущего вида склеротиков, не помнящих, как их зовут. Но все эти опасения оказались ложными, и противники КР просто вымерли.
– Вы, очевидно, к ним не относились?
– Разумеется, нет! Я – прагматик и предпочитаю видеть вещи такими, какие они есть. В свой первый визит на Землю я пересадил себе новые печень и сердце, мне очистили сосуды, предохранив их от атеросклероза на ближайшую сотню лет. Закончив с этим и погревшись в лучах славы, я занялся делами. Денег у меня хватало, поскольку мой счет рос в течение пары веков, но вот с кораблем, с “Покорителем звезд”, который я переименовал в “Цирцею”, случилась неприятность. Раньше он принадлежал НАСА, космическому ведомству США, приказавшему долго жить в двадцать втором столетии, когда экспансией в Галактику занялись частные корпорации и фирмы. Вся собственность НАСА, как наземная, так и блуждающая в космосе, была либо ликвидирована, либо распродана. Что касается “Покорителя” – то бишь моей “Цирцеи”, – ее вроде бы списали за давностью лет, а может быть, продали, причем не раз, так как я обнаружил, что на нее претендуют целых три владельца: Музей старой космической техники штата Мэн, японский банк “Асахи” и какая-то темная индонезийская компания по экспорту пряностей и напитков, проявлявшая наибольшую активность. Адвокаты уже потирали руки, поджидая, когда я ринусь в свалку претендентов, но вышло все по-иному. Эти воспоминания грели мое сердце, и я поведал о них Жоффрею с законной гордостью. Собственно, в тот раз – первый и единственный за все тысячелетия моей карьеры – я совершил акт пиратства. Конечно, он являлся вынужденным, и к тому же я действовал не под влиянием импульса, а по зрелом размышлении. Но кто рискнет бросить в меня камень? Не мог же я в самом деле допустить, чтобы “Цирцея” досталась любителям древней техники из штата Мэн или индонезийским торговцам лимонадом!
Я объявил, что созываю пресс-конференцию на своем корабле, человек этак на триста, и под этим предлогом трюмы “Цирцеи” были загружены деликатесами и напитками – возможно, тех самых индонезийских жуликов. Пресс-конференция оправдала все ожидания пишущей братии: с вершины своих двухсот двадцати четырех лет я рассуждал об изменениях, произошедших в мире, о непрерывной экспансии в космос, о проблемах экологии и демографическом взрыве – словом, о королях и капусте. После вполне пристойного банкета, убедившись, что все мои гости погрузились в челночные катера, я включил маршевый ионный двигатель и на всех парах направился к окраинам Солнечной системы. Одновременно я сделал свое последнее заявление по волновой связи. Я сказал, что отказываюсь от всех положенных мне пенсий и от любой собственности на Земле; что средства на моих счетах могут делить японские банкиры, индонезийские лимонадники и музейные крысы из Мэна; наконец, что я более не претендую на земное гражданство. Еще я сказал, что в одностороннем порядке экспроприирую “Покоритель” который отныне называется “Цирцеей”, – ибо лишь я, ее пилот и командир, могу найти кораблю настоящее применение.
Затем, добравшись до орбиты Марса, я перешел с ионной тяги на Ремсдена, совершив прыжок в двенадцать парсеков. Я направлялся на Логрес, один из Пяти Миров, заселенный во время первой волны эмиграции вместе с Иссом, Лайонесом, Пенелопой и Камелотом. В те дни Логрес был самой процветающей колонией в человеческом космосе, и я надеялся что-нибудь там продать – или, возможно, прикупить. Я прибыл туда через несколько дней после сверхсветовой депеши с Земли и обнаружил, что являюсь предметом жестоких дискуссий. Половина населения требовала, чтобы меня, согласно полученным из метрополии инструкциям, повязали и засадили в тюрьму и чтобы мой корабль был конфискован. (Правда, они не очень представляли, как это сделать – я болтался на орбите, а космических катеров на Логресе тогда не имелось.) Что касается другой половины, то эти доброхоты собирались принять меня как почетного колониста, а “Цирцею” разобрать до винтиков и пустить на нужды своей зарождающейся индустрии. Я сделал логресцам контрпредложение: я объявил, что готов взять на борт их товары и сырье, которым богат Логрес, экспортировать эти грузы в любой другой колониальный мир и вернуться с тем сырьем и промышленными изделиями, в которых нуждается их колония. После долгих междуусобных споров (к счастью, дело обошлось без кровопролития) они решились подписать контракт. То было первое торговое соглашение в моей жизни, и, вспоминая о нем, я невольно вздрагиваю – столько в нем наворотили оговорок, обязательных условий и прочей чепухи. При всем том мои прежние противники считали меня закоренелым ворюгой и грабителем с большой дороги, а союзники – ловкачом, хитрецом или как минимум сумасшедшим. Пересказывая этот эпизод, я наблюдал за Жоффреем. Без сомнения, ему тоже хотелось считать меня мошенником и ненормальным, хотя по причинам иного свойства, чем имелись у древних логресцев. Он не прерывал меня, никак не комментировал мою историю и слушал с напряженным вниманием – то ли для того, чтобы в нужный момент закинуть крючок, то ли мысленно сравнивая мой рассказ с историческими хрониками, которые, быть может, сохранились на Мерфи. Кстати, тот мой первый контракт рассматривается во всех курсах и пособиях по бизнесу – он стал прототипом такого рода соглашений и даже частично включен в Клятву Космического Торговца.
Итак, после трехмесячных препирательств договор с Логресом был подписан, ознаменовав рождение межзвездной коммерции; я принял груз и отбыл в направлении Исса, лежавшего в пяти с половиной световых годах. Отсутствовал я лет пятнадцать, зато возвратился с неплохой прибылью, которая делилась с моим арматором фифти-фифти. Свою долю я взял горючим и товарами и отправился странствовать по Пяти Мирам. На Иссе и Пенелопе меня принимали с восторгом, на Камелоте – со сдержанным энтузиазмом, а на Лайонесе попытались сперва ограбить, но я пригрозил, что спущу на их столицу треть своих запасов ионного топлива и сброшу горящую спичку. Это касается Логреса, моего первого партнера, то к этому времени мы были в отличных дипломатических отношениях. Выйдя на орбиту вокруг Логреса в пятый раз, я объявил привал. У меня уже хватало средств, чтобы приобрести товары по собственному усмотрению, и я собирался отбыть с полным грузом к далекой Арморике – далекой в те времена, когда от Земли до Окраинных Систем насчитывалось тридцать или тридцать пять парсеков. После Арморики я посетил еще несколько дюжин планет, торгуя и накапливая информацию в банках памяти “Цирцеи”, тщательно отбирая груз, выискивая предметы искусства, оседавшие в трюмах моего корабля. Такие вещи всегда имеют цену; и чем они древней, тем выше цена.