Более вопросов не задавая, капитан выполнил приказ. Снял пиджак и закатал рукав. Нарком вгляделся в шрам, розовеющий молочной кожей. На праздный интерес это не походило, еще меньше оснований имелось заподозрить товарища Берию в заботе о здоровье ленинградского капитана.
— Хорошо, — выдал заключение нарком внутренних дел. — Видно, что свежий.
Берия потерял интерес к ранению капитана, вернулся к вину и недоеденному пирожку.
— А почему так плохо пьете?
— На работе, — ответил Шепелев, возвращая пиджак на плечи.
— Пока не на работе. Работа у вас начнется вечером. А есть вам что мешает?
— Разговор, Лаврентий Павлович.
— Сейчас говорить буду я, вы будете слушать и есть, как тот кот из басни, понятно? И пить вино из абхазского села Лыхны.
Берия поднял фужер, движением руки повелевая капитану сделать то же самое.
— До дна! — приказал нарком.
— Хороший оперативный работник, — Лаврентий Павлович поставил пустой фужер на скатерть, — обязан уметь пить. Он должен быть способен при необходимости перепить того, кого разрабатывает. Если он не умеет пить, то лучше всего тогда… что?
— Разыгрывать непьющего, — проглотив недожеванный салат, отозвался Шепелев на внезапный вопрос.
— Правильно, капитан. Соображаете. Теперь представьте. В камере сидит, ну допустим, англичанин. И в ком он скорее заподозрит подсадку: в англоговорящем или в том, кто ни бельмеса не знает по-английски, с кем ему приходится объясняться жестами?
— В первом. Только…
— Так вот, — Берия не стал дослушивать мнение капитана, — то же можно отнести к хохлу, который на дух не переносит русских. Вы слышали об ОУН, капитан?
— Да.
— Они нам очень досаждают сейчас на Западной Украине. Как могут мешают становлению там Советской власти. Нечего объяснять, какое стратегическое значение имеет для нас этот район. Он граничит с Германской Польшей. Немецкие шпионы, большинство из которых принадлежит к ОУН, просачиваются сквозь границу, как вода в дырявую лоханку. Так вот, капитан. У меня родилась одна оперативная комбинация, когда я прослушивал от Меркулова ваше личное дело. Вы идеально подходите на роль главного исполнителя. Разговор с вами утвердил меня в первоначальном мнении, вы должны справиться. Но вы мне скажите, вы чувствуете в себе силы заниматься сейчас работой? Или вам требуется отдых? Хотите, я вам устрою сегодня же отпуск. В Сухуми, в санаторий? Будете дышать настоящим кавказским воздухом. Ничто так не лечит, как воздух Кавказа, никакие пилюли и примочки. Ну как?
Интересно, что будет, если он откажется от немедленной работы, сославшись на неважное самочувствие, слабость и какие-нибудь боли? Почему-то капитану показалось, что он знает ответ на этот вопрос. Сначала его действительно отправят долечиваться на курорт, а потом переведут на Дальний Восток или в Коми продолжать службу Родине среди лесов и болот.
— Я чувствую себя совершенно здоровым, Лаврентий Павлович. Более того, я уже устал от бездействия.
Шепелев, конечно, соврал, но где-то на одну вторую. От больничного безделья он действительно устал, но от курорта бы не отказался, сто лет уж не был. Поехал бы с радостью. Просто, чтобы отдышаться. Да и в коротких, ни к чему не обязывающих курортных романах есть своя особенная прелесть…
— Хорошо, — похоже, Берия и не ждал иного ответа. — Скоро… — Берия поглядел на часы, — через десять минут матч закончится, в ресторан набьются болельщики. Объявится и Меркулов. Я вас ему представлю. С ним будете дорабатывать детали и с теми людьми, с которыми он вас сведет. Но не сейчас, а потом будете дорабатывать, потому что прямо отсюда мы с вами едем к товарищу Сталину…
— К товарищу Сталину?!
— Так вы, капитан, и вызваны в Москву были потому, что вашими геройскими подвигами заинтересовался товарищ Сталин. Сегодня увидите нашего вождя…
Глава третья
Ворам законы писаны
Фридрих Вильгельм Канарис знал, что он — одно из немногих высокопоставленных лиц рейха, кто по-настоящему ненавидит евреев.[16]
И как это ни парадоксально, но он не одобрял их истребления. Высылать их из страны — да, его натура против этого не восставала, а вот геноцид вызывал у него отвращение, как и концлагеря, и газовые атаки. Начальник абвера вообще не одобрял нецивилизованные способы ведения войны. Он, привыкший всегда и во всем дотошно разбираться, в том числе и в складках собственного характера, привыкший выявлять происхождение, устанавливать причину и следствия, он понимал, откуда что взялось.