Не нашли они его ни на рейде Либертада, ни в маленьких портах дальше по побережью. Над Чамперико поднимался дым, и Хорнблауэр, направив подзорную трубу, понял, что это — не вулкан. Чамперико горел, — видимо, войска Эль-Супремо, неся просвещение, дошли и досюда, — но «Нативидада» нигде не было видно.
В Тегуантепекском заливе их поджидал шторм, ибо в этой части Тихого океана штормит всегда — сюда через понижение в сьерре проникают ветра из Мексиканского залива. Хорнблауэр заметил перемену, когда изменился характер движения корабля: «Лидия» вздымалась и раскачивалась куда сильнее, чем обычно, и порывистый ветер сильно накренил ее набок. Только что пробило восемь склянок. Позвали вахту; Хорнблауэр, выбегая на шканцы, слышал крики боцманматов: «Подъем! Подъем! Койки вязать и убирать! Койки вязать и убирать!» Небо над головой было синее, солнце пекло, но море посерело и волновалось. «Лидия» начала раскачиваться под давлением парусов.
— Я только что послал к вам, сэр, за разрешением убавить парусов, — сказал Буш.
Хорнблауэр посмотрел на паруса, на облака и на берег.
— Да. Уберите нижние прямые паруса и брамсели, — сказал он.
При этих его словах «Лидия» ухнула вниз и вновь тяжело поднялась; вода пенилась под ее носом. Весь корабль наполнился скрипом древесины и пением такелажа. Под уменьшенными парусами «Лидия» пошла легче, но ветер с траверза все крепчал, и корабль, разрезая волны, кренился сильнее и сильнее. Оглянувшись, Хорнблауэр увидел леди Барбару: она стояла, одной рукой держась за гакаборт. Ветер трепал платье, свободной рукой она пыталась удержать разметавшиеся по лицу пряди. Ее загорелые щеки порозовели, глаза сверкали.
— Вам надо спуститься в каюту, леди Барбара, — сказал Хорнблауэр.
— О нет, капитан. Это так восхитительно после жары.
Ливень брызг перехлестнул через борт и окатил их обоих.
— Я беспокоюсь о вашем здоровье, мэм.
— Если б соленая вода была вредна, моряки бы умирали молодыми.
Щеки ее горели, как нарумяненные. Хорнблауэр не мог отказать ей ни в чем, несмотря на горькие воспоминания о вчерашнем вечере, когда она в тени бизань-вант разговаривала с Джерардом так увлеченно, что никто другой не мог насладиться ее обществом.
— Если желаете, мэм, можете остаться на палубе, пока ветер не усилится, — а я полагаю, он усилится.
— Спасибо, капитан, — отвечала она.
Глаза ее словно говорили, что вопрос, пойдет ли она в каюту, если усилится ветер, далеко не так однозначен, как представляется капитану. Однако, подобно своему великому брату, она не форсировала мостов, к которым не подошла.
Хорнблауэр отвернулся; он несомненно предпочел бы беседовать под градом брызг, но надо было заниматься делами. Когда он дошел до штурвала, с мачты крикнули:
— Вижу парус! Эй, на палубе, парус прямо по курсу. Похоже на «Нативидад», сэр.
Хорнблауэр взглянул наверх. Впередсмотрящий цеплялся за ограждение, вместе с мачтой описывая в воздухе головокружительные петли.
— Поднимитесь наверх, Ниветт, — крикнул Хорнблауэр мичману. — Возьмите с собой подзорную трубу. Сообщайте, что видите.
Он знал, что сам в такую погоду будет никуда не годным впередсмотрящим, — стыдно, но это так. Вскоре сквозь шторм донесся мальчишеский голос Ниветта:
— Это «Нативидад», сэр. Я вижу его марсели.
— Каким курсом он идет?
— Правым галсом, тем же курсом, что и мы. Мачты все на одной линии. Теперь он меняет курс. Поворачивает через фордевинд. Наверно, они увидели нас. Теперь он идет в бейдевинд левым галсом, сэр, направляясь в наветренную от нас сторону.
— А, вот как, — мрачно сказал про себя Хорнблауэр.
Что-то новенькое для испанского корабля — самому напрашиваться на поединок. Впрочем, это уже не испанский корабль. Как бы там ни было, нельзя уступать ему выгодное положение на ветре.
— К брасам! — крикнул Хорнблауэр, потом рулевому: — Лево руля. И смотри, приятель, держи так круто к ветру, как только можешь. Мистер Буш, командуйте всем по местам, пожалуйста, и подготовьте корабль к бою.