— Чей это, дедушка?
Старик нагнулся, помолчал, потом медленно произнес:
— Безоблыжно, мой.
— Запишите в протокол, — попросил понятых Смолин.
Повертев ботинок, взглянув на ноги старика, сыщик сказал:
— Мал он вам, дедушка.
— Бог с тобой. Как это мал? Сколько ношу, в самую пору.
— Оденьте.
Старик охотно кивнул головой, разулся и стал изо всех сил натягивать этот ботинок. Лицо старика налилось кровью, на лбу вздулись жилы.
Тогда Смолин вплотную подошел к Бронникову и тихо, но отчетливо спросил:
— Петра?
— Петра… — заплакал старик.
Всхлипывая и растирая кулаком слезы, он рассказал, как сыновья решили угнать машину, чтобы ограбить магазин, и как Петр побоялся потому, что сторож был с ружьем, и как погнал машину в Дегтево и перевернул ее, убив Семена. Петр потащил тело в лес, чтоб спрятать, но сам, пораненный, обессилел. Увидев, что уже светает, оставил труп и побежал домой. В самом начале Петр потерял ботинок, — лопнул шнурок, — но искать не было времени. Так и явился он в одном ботинке домой, рассказал обо всем родителям и велел сбросить оставшийся ботинок в соседний колодец. Он, старик, побоялся идти в чужой двор и сунул ботинок в сарай, где его, видно, теперь и нашли.
Успокаивая отца с матерью, Петр тогда сказал:
— Сеньку, родители, к жизни не вернуть. А мне жить и вас еще содержать. Так что решайте.
И старики, спасая живого сына, взяли на душу грех. Пусть уж их простит гражданин начальник. Нет на земле безоплошных людей.
— Ведь — сын, каков ни есть, а все — своих черев урывочек! — плакала старуха.
Через несколько минут сыщик и эксперт вышли из дома, простились с понятыми. Сверкая фарами, синяя «Победа» вынеслась за поселок.
Смолин тотчас же привалился к спинке дивана и заснул.
Ему снилась дочка Наташка. Она смешно надувала губы и упрекала отца, что он редко бывает дома. А Смолин блаженно улыбался и тоже надувал губы, передразнивая Наташку…
ЕЗДА В НЕЗНАЕМОЕ
Я постучал в квартиру Смолина, подождал, постучал еще раз и толкнул дверь.
Дома — одна Наташка. Она поднялась с коврика, — занималась куклами, — уставила на меня голубые глаза, заложила руки за спину.
Я поздоровался, спросил:
— Что — папа с мамой в кино ушли?
— Нет, по делу.
— По какому же это делу?
— Мне игрушку покупать.
Наташка показала мне кукол, объяснила, кого как зовут, потом потащила в чулан — показывать Джерри.
— Ты знаешь, какой Джерри? — говорила она, шагая по двору. — Умный очень. Только слова́ не говорит.
Я думал: Джерри — здоровенный пес — доберман-пинчер, или эрдельтерьер, или немецкая овчарка. А он, оказывается, — маленькая собачка, с огромными добрыми глазами и ушами до земли.
— Джерька, — сказала девочка спаниелю, — этот дядя к папе пришел. Ты его не кусай, Джерька.
Спаниель[2] и не думал кусаться. Он безгневно проворчал «р-р-р», потерся о мою ногу и снова улегся на подстилку. Мы вернулись в квартиру.
Наташка усадила меня на диван, села рядом. Потом подумала и решила:
— Ты в кабинет папин иди. Посиди там. Куклам спать надо.
Она усадила меня в кресло перед столом, достала с полки «Мурзилку»:
— Вот почитай, не теряй времени…
Она ушла, и я слышал, как Наташка пела песни — усыпляла дочек. Потом снова вошла.
— Ты кто такой?
Я объяснил.
— Ага, — понимающе качнула она головой, — пишешь. А отметки тебе ставят?
— Как сказать? Ставят, вроде.
Она помолчала, прислушиваясь.
— Ты посиди сам. Я пойду. Вера проснулась. Я ее твоими конфетками покормлю.
Я слышал, как она пела песни кукле, потом все стихло.
Но вот в прихожей запела дверь. Раздались спокойный, с металлическим оттенком, голос Смолина и высокий, певучий голос женщины.
«Она — Ольга!»
Наташкины родители вошли в квартиру, их голоса зазвучали рядом. Отец спросил таинственно:
— Наташка, это правда, что в кабинете сидят и курит дядя?
— А ты как узнал?
— Потому что — сыщик! — засмеялся Смолин.
— Нет, скажи — как?
— А так: в прихожей пальто висит. Табаком пахнет. А вон и сам дядя идет.
Я поздоровался с Александром Романовичем и протянул руку его жене. В эти секунды в памяти пронеслись рассказы капитана о веселой и умной девушке, единственной дочери врача. Я поднял глаза и обрадовался:
«Ох, какая она красивая, эта Ольга!»
А Ольга, она, наверное, знает, что красивая, засмеялась, и ее большие синие глаза стали светиться ярким голубым огоньком. Дна, кажется, нет у этих глаз!