Спиной к вошедшим стоял высокий толстый человек с грязно-рыжими волосами, побитыми сединой. Он был в ватнике, без ремня, и в длинных охотничьих сапогах. Ни скрип двери, ни шаги вошедших не заставили его повернуться.
— Я забыл тебе сказать, Сергей Лукич, гражданин Деревягин — глухонемой. Я даже не могу ему объяснить, за что он арестован.
Смолин подошел к задержанному вплотную и почти у самой его головы вдруг громко ударил в ладони.
Деревягин вздрогнул, резко обернулся к вошедшим, и в его растерянных ястребиных глазах на одно мгновенье блеснули хищные огоньки.
— Ну, что ж, здравствуй, земляк, — холодно произнес Смолин.
Глаза жулика забегали по лицам вошедших, кажется, он не узнавал ни того, ни другого.
— Забыл ты меня, выходит, Николай Кузьмич?
Рыжий молчал несколько секунд, пристально всматриваясь в лицо Смолина. Потом усмехнулся:
— Вот и довелось встретиться… Мне не очень приятно, тебе — не знаю как…
Кичига с удивлением глядел то на Рыжего, то на капитана, мрачно сдвинувшего брови.
— Будешь признаваться, или как? — спросил Смолин.
— Другому ничего не сказал бы. Тебе скажу. Колька Мортасов понимает землячество.
— Ну, ладно, — сухо произнес Смолин, — подумай, а я потом увижу тебя.
Поднимаясь с Кичигой по лестнице, капитан сказал:
— Это долгая история, Сергей. Мы учились с Колькой Мортасовым в одном классе. Однажды…
И Смолин коротко рассказал о появлении Колькиного отца в лесу, об исчезновении мальчишек из Сказа.
Колькиного отца и Геньку взяли давно. Сенька пропал на фронте. А Колька исчез: ни вестей, ни костей.
— Два года мы шли по следам Рыжего, и все это время я не мог отделаться от мысли: Рыжий и Мортасов — один человек. Может, это шло от того, что и тот, и другой — рыжие; может, потому, что оба — умны и изворотливы.
Ночью Бахметьев с двумя помощниками выехал в лес. Там где-то была землянка. В ней укрывалась старуха, которая не раз продавала краденое.
На заре Бахметьев нашел землянку и там внезапно напоролся на Кольку Мортасова. Капитан задержал и его, и старуху. Это оказалась Колькина мать.
В управлении Мортасов ткнул Крестову в руки паспорт на имя Деревягина и знаками объяснил, что не говорит и не слышит.
— Бахметьев оставил своих людей у землянки?
— Оставил. У Кольки должны быть связные, все те, кто сбывал краденое и снабжал его в дни кутежей и затворничества.
— Так отчего ж ты не рад?
— Случайная удача. Потому.
Утром к Смолину зашел Крестов. Начальник уголовного розыска присел на подоконник, подымил папиросой и сказал, усмехаясь:
— Твой земляк дурит. Воды в рот набрал.
Смолин, кажется, не удивился:
— С ним придется повозиться не один день. Легко не сломать. Но мы много знаем о нем, надо загнать его в угол.
— Он не хочет говорить ни с кем, кроме тебя.
Через полчаса дежурный привел Рыжего. Мортасов подождал, пока Крестов уйдет, и тяжело повернулся к Смолину:
— Что ж, давай беседовать, земляк. Как на исповеди… Ты знаешь Кольку, Смолин. Он не глупый парень, Колька. Потому понимаю: взяли меня случайно.
Мортасов коротко улыбнулся и продолжал:
— Весь мой грех — пожар да печать. А потом праведно жил. Ты спросишь: зачем бежал? А я тоже спрошу: какая жизнь кулаку или, скажем, спекулянту в селе? Ты первый грыз бы меня, как ржа железо. Так что не обессудь: выкручивался, как мог.
— Откуда чужой паспорт?
— Чужой? Это мой. Я уже двадцать лет Деревягин. И мать — Деревягина. И отец, пока жив был, — Деревягин. Тут, верно, не без греха: сказовскую печать пристроил.
— Сельсовет зачем жег?
— Чтоб печати не хватились.
— Отец велел?
— Он. Покойник.
— Значит, больше ни в чем не грешен?
— Ни в чем. Как на духу говорю.
— Недолго думал, да хорошо соврал! — усмехнулся Смолин.
Мортасов подвинулся вплотную к капитану и сказал доверительно:
— Мы не дружили мальцами, Сашка. Но ты — мой земляк. И матери наши, и деды — соседи были. Отпусти меня, Сашка.
— А пожар и печать?
— О том уж и собаки не лают. На раз ума не стало — довеку дураком прослыл.
— Зачем мать с ворами путалась?
— Мать? — Мортасов пристально посмотрел на Смолина, помедлил с ответом. — Посади тебя в клетку, и ты выть станешь. Жить-то как-никак надо было. Соорудил я в лесу землянку: три кола вбито, да небом покрыто. Пеньку покупал, веревки вил. Кормился тем. Мать товар продавала. Может, с каким вором и схлестнулась на рынке. Никто не видит собственного горба, Сашка.