Ройд смотрел вперед с невозмутимым видом, но думал о том, что Изабель попалась в собственную ловушку.
Не сводя с Дункана глаз, она скрестила руки на груди.
– И поэтому ты тайком проник на корабль. Но как?
– В твоем сундуке… коричневом.
Краем глаза Ройд заметил, как Изабель раскраснелась.
– А что с одеждой и обувью, которые я туда положила? – Ее обычно низкий голос поднялся на целую октаву. – Боже правый… где все это?
– В других твоих сундуках. Я просто уложил все немного плотнее, чем раньше, и все вошло – там было полно места.
Изабель смотрела на своего заблудшего отпрыска, не зная, что сказать – особенно теперь, когда сзади стоял его неожиданно возникший отец. Хорошо, что Дункану хватило ума не выкидывать ее вещи; мятую одежду можно погладить, а вот сшить новые платья, учитывая ее рост, гораздо труднее. Она пытливо посмотрела на него:
– А что с твоей одеждой?
– Я уложил в сумку две пары белья и расческу.
В голову ей пришла ужасная мысль.
– Боже правый, что скажут дома? Ты подумал о…
– Я велел отнести записку прабабушке. Наверное, сейчас она уже получила ее.
Изабель совершенно растерялась. Ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы снова не упасть в обморок.
Заставив себя сосредоточиться, она увидела, что на нее пристально смотрят две пары глаз – судя по одинаковому выражению на лицах, Ройд и Дункан были готовы подхватить ее, если она снова упадет. Поджав губы, она устремила на Дункана властный взгляд:
– Ступай вниз и жди меня в каюте! – Она заметила, как он помрачнел и замкнулся, и немного смягчилась: – Ну, или там, на палубе. – Махнув рукой, она указала на главную палубу. – Мне нужно поговорить с капитаном Фробишером.
– Скажи ему!
Услышав властный голос Ройда, она невольно вздрогнула. Вскинула на него взгляд и встретила тяжелый взгляд его серых глаз.
Не дав ей подумать, он повторил:
– Скажи ему сейчас же!
Она смотрела в непроницаемое лицо Ройда, чувствовала его железную волю… Она могла бы ему противостоять, но какой ценой – для них обоих, и для Дункана тоже?
А учитывая, что Дункан и так почти догадался… какой смысл еще откладывать?
Учитывая время рождения, никто из ее близких не сомневался в том, кто отец Дункана. И все же она упорно не говорила, кто отец мальчика. Она ничего не подтверждала и не отрицала. В чем-то так было даже легче; все остальные обращались с Дунканом только как с ее сыном. Но сама она никогда не лгала Дункану – и не могла солгать Ройду.
Еще раз посмотрев на Ройда, она поняла: он никуда ее не отпустит, пока она во всем не признается.
Она глубоко вздохнула. Стараясь не обращать внимания на бешено бьющееся сердце, она сжала руки и посмотрела на посерьезневшего Дункана. Заглянула ему в глаза – ее глаза на лице юного Ройда…
– Я давно обещала когда-нибудь рассказать, кто твой отец. Похоже, сегодня этот день настал… – Она боялась, что голос у нее дрогнет. После того как она произнесет важные слова, их жизнь круто переменится. И все же она подняла голову и заставила себя говорить ровно: – Твой отец – капитан Ройд Фробишер.
Дункан и глазом не моргнул. Он повернулся к Ройду, внимательно разглядывая его. Видимо, он не столько искал сходство – он наверняка уже заметил, что они очень похожи, – сколько стремился подтвердить ее слова.
– Правда? – В его вопросе слышалось любопытство и надежда.
Ройд тоже внимательно смотрел на Дункана.
– Да. И… нет, я тоже ничего не знал.
Отец и сын дружно развернулись к ней, и Изабель очутилась под прицелом двух пар глаз.
Она понятия не имела, что им ответить. Ей снова стало трудно дышать.
– Что ж, я вас оставляю. Вам нужно познакомиться получше, а я… должна прилечь.
С этими словами Изабель удалилась с юта.
Ройд смотрел ей вслед с мрачным видом, затем перевел взгляд на Дункана и обнаружил, что тот смотрит на него, словно хочет прочитать его мысли. Ройд поднял брови, без слов приглашая начать разговор.
Дункан выпрямился, расправил плечи, вздохнул и спросил:
– Значит, ты… вы… женаты? Я имею в виду – на другой.
– Что? – Ройд растерялся. С чего вдруг Дункан задал такой вопрос? Потом до него дошло. – Боже правый, нет, конечно!
Стоило словам слететь с его губ, как его осенило.
Он помолчал, вспоминая. Наконец-то он уяснил себе всю картину произошедшего. Вспомнив, как все было, он негромко произнес – больше для себя самого, чем для Дункана: