- Она не вашего рода?
- Нет, - сказал вождь. - Она издалека.
- Откуда? - спросил Кортес.
Девушка сама ответила ему.
- Мехико, - сказала девушка странным певучим голосом, похожим на голос птицы.
- Вот как? Мехико? - сказал Кортес. Второй раз за этот день он слышал название новой страны.
Девушка не смущаясь смотрела ему в глаза. На груди у нее, на белой ткани, был нашит узор из золотых бабочек очень искусной работы.
- И это тоже Мехико? - спросил Кортес, показывая на узор.
- Да, Мехико, - ответила Малинчин. Она поняла Кортеса без переводчика.
- Если там, в Мехико, так много золота и так хороши девушки, я не вижу причины долго оставаться здесь, сеньор Кортес! - сказал старый Алонсо Пуэртокарреро.
Девушка была красива. Невысока, ростом, но очень стройна, тонка в стане. На смуглом желтовато-бледном лице блестели горячие темные глаза. Вокруг глаз был наведен рисунок из синих стрел. На испанцев пленница смотрела спокойно, без испуга.
- Глядите, дон Фернандо, эта ничего не боится! - крикнул старший Альварадо. Он подошел к Малинчин. Она улыбнулась ему.
- Ты нас не боишься? - спросил Альварадо.
- Нет! - качнула головой девушка, точно поняв его.
Альварадо вывел ее за руку из круга пленниц, и Малинчин села рядом с капитанами, как равная. Не смущаясь, она разглядывала лица испанцев, бороды, шляпы с перьями, оружие. На Педро Альварадо была кожаная портупея с красивым серебряным набором. Малинчин коснулась ее рукой, точно спрашивая: что это?
- Это портупея! - объяснил Альварадо. - А это шпага.
Он вынул шпагу из ножен. Блеснула сталь; с криком попятились девушки, стоявшие поблизости. Но Малинчин не испугалась. Она провела пальцем по лезвию и серьезно кивнула головой, точно говоря: «Понимаю! Это ваше оружие, белые люди».
- Красивая девушка! - восхищенно сказал Педро Альварадо.
- Если хотите, дон Педро, я подарю ее вам в пажи, - любезно сказал Кортес.
- Спасибо, дон Фернандо! Я возьму ее к себе на «Исабель!»
Остальных пленниц Кортес также отдал в служанки капитанам. Но тех не так легко было увести. Едва подходили к одной, - начинали плакать все. В индейской толпе, стоявшей вокруг, тоже начинали плакать и выть женщины, - должно быть, матери и сестры пленниц. Наконец Кортес потерял терпение.
- Отложим до завтра, - сказал он.
Девушек увели, всех вместе. Но толпа, стоявшая на площади, не успела разойтись, когда произошло еще одно событие.
У самой площади, в храмовых пристройках, стояли кони. Кортес временно обратил помещение в конюшню. Дело было к ночи. Конюх Энрике, накинув зеленый камзол, вывел лошадей на площадь - прогулять перед сном. Сам он ехал на переднем коне. Но едва послышался топот и первая конская голова показалась из-за угла здания, неописуемый ужас охватил индейцев.
- Морской бог!.. - люди бежали, смешавшись и давя друг друга. Женщины хватали детей и убегали с воплем:
- Морской бог!.. Морское чудовище!..
В полминуты площадь опустела. Только испанцы остались на ней.
Конюх Энрике широко раскрыл глаза.
- Чего они так боятся моих лошадей?
- Трусы! - презрительно сказал Альварадо. - Но не все индейцы таковы! Моя пленница, я уверен, не испугалась.
Он обернулся к Малинчин.
Альварадо ошибся. Малинчин была бледна, белее перьев, украшавших ее косы. У девушки тряслись руки, слезы выступили на расширенных от страха глазах.
- Что с тобою, Малинчин? - спросил Альварадо. Он ласково взял ее за руку.
Малинчин выдернула руку. Она сказала только одно слово, показывая на Энрике в зеленом камзоле. Альварадо этого слова не понял.
- Кецалькоатль! - сказала Малинчин.
Глава шестнадцатая
ДЕРЕВЯННАЯ БОГИНЯ
Наутро девушек крестили. Патер Ольмедо окропил их водой из чаши и дал каждой христианское имя.
- Мою пленницу назовите Марией, - попросил патера старший Альварадо.
Но патер Ольмедо поднял руку.
- Недостойна! - сказал патер. - Недостойна вчерашняя язычница носить имя нашей святой девы Марии!.. Я нареку ее Мариной.
И пленнице Малинчин дали имя Марины.
Следующий день был днем вербного воскресенья. Накануне вечером Кортес призвал патера Ольмедо к себе.
- Отец, сможете ли вы в кратких словах убедительно изложить поганым язычникам существо нашей святой христианской веры?
Патер Ольмедо прикрыл веками черные тусклые, похожие на маслины, глаза.
- Да, - сказал патер. - Я крестил не одну сотню индейцев в Сан-Доминго.
- Табасканцы признали власть нашего великого короля. Я не буду считать свое дело завершенным, если они не признают также силы и святости нашей христианской веры, - заявил Кортес.