В итоге рота дворцовых гренадеров получила новое стрелковое вооружение, а едва успевшая появиться на свет компания, без особых заморочек нареченная «Автоматы Колычева», — свой первый контракт.
Большой партии они, конечно, не закупили, так, три сотни единиц, но, с другой стороны, лиха беда начало! К тому же в договоре было указано, что в случае успешной апробации и внесения необходимых доработок, ППК-41 может быть принят на вооружение унтер-офицерского состава стрелковых подразделений уже всей Корейской армии, а также мотоциклистов, отдельных рот автоматчиков и гренадеров, разведчиков и танкистов.
А это в совокупности предполагало по меньшей мере порядка десяти тысяч стволов, не считая запасные магазины, подсумки и прочую амуницию.
Зима сорок первого года пришла в северную столицу раньше срока, с первыми ноябрьскими морозами. Засыпанный снегом Петербург казался мрачным и пустынным, но это была лишь видимость. В его роскошных дворцах, домах, заводах, на широких проспектах и мостах круглые сутки кипела жизнь. Стоило ночной мгле отступить, и улицы его заполнялись снующим туда-сюда народом, гудением автомобилей, шумом заводов и фабрик. И все нервы, управляющие этим новым Вавилоном, сходились в одном месте — Зимнем дворце, построенном когда-то неугомонным Растрелли для русской императрицы, а потом неоднократно перестроенном, но остававшимся все таким же роскошным.
Рабочий день русского царя начинался рано и продолжался до позднего вечера. Конечно же в стране имелось множество чиновников высшего ранга, чьей прямой обязанностью было облегчать монарху его ношу, но за всеми ними нужен был надзор, и Александр Николаевич Романов — самодержец всероссийский, великий князь финляндский, царь польский и прочая, и прочая — неплохо справлялся с этим. Во всяком случае, уже очень давно никто не решался поставить под сомнение волю своего монарха, как это было в самом начале царствования.
— Какие вести с Дальнего Востока? — поинтересовался император, отложив в сторону кипу просмотренных бумаг.
— Наши войска совместно с союзниками продолжают наступление, — тут же ответил флигель-адъютант. — Теперь, после получения свежих данных, можно считать японскую группировку полностью разгромленной!
— Славное дело, — хмыкнул Александр Третий. — Говоря по совести, не ожидал от Макарова такой прыти!
— Никто не ожидал, — поддакнул придворный. — Вот только… Чрезвычайный и полномочный посол Британской короны обратился к министру двора с просьбой о высочайшей аудиенции.
— Засуетились, крысы, — улыбнулся государь, но тут же снова стал серьезным. — Погоди-ка, что значит к министру двора? Минуя МИД?
— Так точно, ваше величество!
— Стало быть, у сэра Уильяма Сидса есть личное послание от короля Эдуарда… Хорошо, дайте знать, что я приму его. Неофициально.
— Как будет угодно вашему величеству!
Когда-то давно, в пору туманной юности, сэр Уильям жил и учился в России, постигая ее язык, обычаи и национальный характер. По-своему он даже любил эту северную страну с ее суровыми жителями, как тонкий ценитель литературы любит Чехова или Толстого, ничуть не ассоциируя себя при этом с их героями. Теперь же он был стар и прекрасно понимал, что должность посла в Петербурге является финалом его карьеры. И ему очень не хотелось, чтобы она закончилась какой-нибудь ненужной и неуместной для его блестящего и безупречного послужного списка трагедией.
— Добрый день, сэр Уильям! — благожелательно встретил его император. — Как ваше самочувствие?
— Благодарю, ваше величество, — с достоинством поклонился дипломат. — Все хорошо.
— Вот и славно!
— Вы так добры…
— Вот уж ничуть, — ухмыльнулся Александр. — Просто мне очень не хотелось бы увидеть на вашем месте какого-нибудь надутого индюка, которыми переполнена Даунинг-стрит.
— Торжественно обещаю не умирать в ближайшие пару лет! — в истинно английском стиле пошутил сэр Уильям, приложив руку к сердцу, после чего они оба расхохотались.
— Что новенького в Лондоне?
— Все как обычно, государь. Дождь, слякоть и туманы. Если же ваш вопрос относился к политике — тори сцепились с либералами, а лейбористы тщательно подливают масла в огонь. Ей-богу, чем дальше я от нашего парламентаризма, тем больше мне нравится государственное устройство вашей страны.