Ришелье покачал головой.
— Слишком уж вы поспешили, молодой человек!
— Что же вы хотите, монсеньор? Я ведь гасконец, во мне вскипела кровь, но я дорого заплатил за это!
И он стал рассказывать о том, как внезапно появился дон Фелипе, о его выстреле из пистолета, о том, как он провел под обрушившимися сводами несколько ужаснейших часов, и о своем чудесном спасении.
Когда он дошел в своем рассказе до того места, когда, выбравшись из-под обвала, он хотел было погрести там дона Фелипе, лицо кардинала, обычно бесстрастное, приняло строгое выражение, но Мак продолжал:
— Я подумал, что, убив дона Фелипе, я отомщу только за себя, а, сохранив ему жизнь, я смогу помочь раскрыть всех заговорщиков.
— Прекрасно, сударь, — одобрительно произнес Ришелье, — будьте уверены, что мы сумеем оценить эту жертву.
Повествование капитана подходило к развязке. Маку оставалось только рассказать, как он сделал из места своих мучений мышеловку, куда почти наверняка должны попасться несколько участников заговора.
— А впрочем, монсеньор, этот негодяй дон Фелипе всех их выдаст хотя бы для того, чтобы не одному пострадать.
— Господин Мак, — сказал Ришелье, — вы показали себя человеком умным и и вполне способным занять должность коменданта крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель.
— Ах, монсеньор!
— И вы получите этот пост, причем под именем Мака, которое вполне стоит всех титулов дона Руиса и Мендозы. Вы отправитесь к месту службы, как только будет покончено с заговором.
Вошел лакей и подал приглашение на аудиенцию.
— Монсеньор, эта особа не желает ожидать.
— Введите, — сказал Ришелье, бросив взгляд на бумагу.
Вошла дама в трауре и под вуалью, которую она приподняла, приветствуя кардинала. Ришелье указал ей на стул.
Это была мадемуазель де Бовертю; читатель помнит, что в начале этой истории мы описывали, как она приходила к королю за помощью и рассказала историю своей молодости.
Кардинал сказал ей:
— Сударыня, вы желали, чтоб я немедленно принял вас; позвольте поэтому мне закончить дела с этим господином.
Мадемуазель де Бовертю поклонилась и бросила на Мака удивленный взгляд, который кардинал истолковал по-своему.
— Вы больше не можете ни минуты оставаться в этом виде, сударь, — сказал он, — ведь не всем ведомо, что вы пришли в такое состояние на службе короля.
— Ваше преосвященство может не сомневаться, что если бы не срочность, я не осмелился бы ни в коем случае явиться к вам в таком виде.
— Вы правильно поступили…
Глянув на свое платье в присутствии этой важной дамы, Мак невольно покраснел и провел рукой по камзолу, и тут на лице его появилось выражение настоящего горя.
— Что с вами, сударь? — ласково спросил Ришелье.
— Ах, монсеньор, — ответил Мак, продолжая ощупывать свою грудь, — простите меня, но я в отчаянии. Я только сейчас потерял медальон, вещь для меня памятную…
Ришелье улыбнулся.
— О, ваше преосвященство заблуждается; в медальоне был портрет, и, поскольку он всегда был при мне, нужно думать, что это — портрет моей матери.
Последние слова мадемуазель де Бовертю выслушала очень внимательно.
— Это ценная вещь? — спросила она с беспокойством.
— Нет, сударыня, простой медальон, по виду старинный, без камней, но я дорожил им как реликвией.
Говоря эти слова, Мак смотрел в лицо собеседницы и чувствовал, что им овладевает странное беспокойство. Где он видел этот взгляд, какое воспоминание будил в нем властный облик этой знатной дамы, которую он видел первый раз в жизни?
Дама же, взволнованная не меньше Мака, пристально смотрела на него.
Ришелье, пребывавший, по-видимому, в благожелательном настроении, с интересом наблюдал за сценой, разворачивавшейся на его глазах.
— Необходимо найти этот медальон, совершенно необходимо, вы слышите, сударь?! — говорила мадемуазель де Бовертю.
— Но, сударыня, это почти невозможно.
— Ах, обыщите весь Париж, если понадобится, но найдите его. И тотчас же, умоляю вас.
— Но, сударыня, вы слишком уж много от меня хотите. Я попытаюсь его разыскать, без всякого сомнения, но сначала я желал бы обнять женщину, которую я люблю и уж не надеялся больше увидеть.
— Заклинаю вас, сударь, поторопитесь. Вы видите мое смятение; так помните же, что, пока этот портрет не найдется, я буду пребывать между жизнью и смертью.
— Я ухожу, сударыня, и хотя я не могу себе объяснить, почему этот медальон внушает вам такой интерес, я обещаю вам сообщить, успешными ли окажутся мои поиски.
— Хорошо, я отправлюсь домой и буду ждать вас.
И мадемуазель де Бовертю вынула записную книжку, написала на листочке несколько слов и протянула его Маку.
Ришелье снова позвонил. Вошел лакей.
— Проводите этого господина, — сказал он слуге, указывая на Мака, — и пусть его переоденут. Идите, капитан, и помните, что я тоже жду известий с равнины Мон-Сури.
— Вашему преосвященству не придется ждать долго.
Глава 34. Две возлюбленных
Из дворца кардинала Мак вышел в новом платье, достойном коменданта крепости Ла-Рош-Сент-Эрмель. Его бравый вид и костюм привлекали к нему все взгляды, и это доставляло ему огромное удовольствие.
Мак, как читатель уже понял, был красивый малый и сам об этом хорошо знал — он был гасконцем, и этим все сказано. Новый же титул, радость от того, что кардинал его похвалил — а его преосвященство похвалы обычно не расточал — и предвкушение свидания с Сарой придали его лицу выражение, сделавшее его еще краше.
И с наслаждением вдыхая свежий воздух, он источал радость жизни, и этим невольно привлекал взгляды — прохожие с удовольствием смотрели на красавца-офицера, упругим шагом спешившего по направлению к улице Сен-Дени. Недалеко от дома ювелира Лоредана Мак замедлил шаг. Еще мгновение, и он увидит Сару, которая полагала, что он сейчас далеко от нее.
Мак спрашивал себя, будет ли девушка грустной, или спокойной и веселой, как всегда, и это мысль очень занимала его.
Наконец он дошел, бросил взгляд в окно, и лицо его побелело.
Сара сидела на своем обычном месте; шитье, над которым она работала, лежало у нее на коленях, голова была откинута на спинку стула, глаза неподвижно устремлены в одну точку. Девушка была погружена в свои мысли.
Мак ни на секунду не усомнился, что она думает о нем; ему показалось, что бледность и грустный взгляд делают ее еще красивее, чем раньше.
Одним прыжком он оказался рядом с ней.
— Ах, дорогой капитан! — воскликнула Сара, обретая свою обычную веселость, — а я сидела тут и думала, когда же я снова вас увижу!
— Это правда, вы думали обо мне?
— Конечно! А вы в этом сомневались?
— Нет, но я счастлив услышать это от вас.
И Мак покрыл поцелуями маленькие руки Сары.
— Я принес вам хорошие новости, моя милая женушка, — ведь я скоро смогу вас так называть?
— А вы дрожите от страха, задавая этот вопрос?
Мак улыбнулся.
— И правы, что не дрожите, — сказала она, нежно на него глядя. — Но сначала послушаем новости. Я уже думала что вы уехали в Ла-Рош-Сент-Эрмель, и хотя эта мысль должна была бы меня успокоить, я испытывала помимо своей воли необъяснимую тревогу.
— Дорогая Сара, я знал, что у меня есть ангел, чья мысль хранит меня…
— Значит, вы подвергались большой опасности?
— И не одной, а тысяче!
И Мак рассказал девушке о своих ужасных приключениях. Он рассказывал, а бедная девочка бледнела все больше и больше; капитан же с восторгом наблюдал за тем, как Сара переживает опасности, которых он столь чудесно избежал.
— Ах, добрый Сидуан, славный мальчик! — воскликнула она под конец.
— Да, мне крупно повезло, и не только в тот вечер, когда я зашел в гостиницу на дороге в Блуа.