— Доброе утро, Уилл. Ты захватил книгу записей сделок?
— Как ты просил. Что слышно о Катрин? Есть вести из Со?
— От нее самой нет. Она уехала туда против моей воли. Этого я не ожидал, — он говорил совершенно спокойно. — Но меня держат в курсе событий. Я знаю, что Катрин имеет успех у тамошних остряков.
— Да? Я ее способности, конечно, высоко оцениваю, но вряд ли смог бы назвать ее остроумной.
— Не смог бы? Уилл, прекрасное женское лицо и высокая грудь являются формой остроумия, наиболее ценимой мужчинами. Насколько я понимаю, она не добивается такого же успеха у женщин. Ее поведение с господином де Орном теряет всякое приличие, но, впрочем, непонятно, почему это должно считаться недостатком для beau monde. Возможно, те, кто ее осуждает, делают это из зависти, будучи добродетельными поневоле.
Уильям, будучи пуританских взглядов, посмотрел на брата неодобрительно.
— Неужели ты на самом деле столь терпим?
— У меня нет оснований быть иным.
— А граф Орн…
— Спит с моей женой. Так, что ли? Но я из верного источника знаю, что этого удовольствия он лишен. Госпожа де Орн, которая также поехала в Со, кажется, присматривает за своим мужем в этом отношении.
Уилл побагровел, рот его презрительно искривился.
— Тебя это столь мало волнует. Если бы я был на твоем месте…
— Но пока что ты не женат, Уилл. Ладно, — мистер Лоу махнул своей изящной рукой, — перейдем к делу. Посмотри в своих записях, сколько акций Гамбийской компании было приобретено Орном.
Уилл пододвинул стул к письменному столу, сел и раскрыл свои записи.
— Я знаю, что сначала он купил семь тысяч акций за семьсот тысяч ливров, потом он заложил их за половину стоимости и купил еще одну тысячу акций за четыреста пятьдесят тысяч ливров. На сегодня он владелец восьми тысяч акций, за которые им уплачено миллион с четвертью ливров.
— Так. И за это он должен Банку триста пятьдесят тысяч ливров. Остаток, видимо, представляет все его богатство. Скажи, сколько его пай стоит по нынешнему курсу?
— Около пятисот ливров за акцию. Он может продать свои акции за два миллиона. Недурная прибыль, — Уилл неодобрительно усмехнулся. — Я не понимаю тебя. Нечасто муж делает состояние ухажеру своей собственной жены. Или таково твое представление о том, как защитить ее?
— Ты находишь это забавным? Возможно, так оно и есть. Мне трудно судить. На какую сумму выпущены акции Гамбийской компании?
Уилл сверился с записями.
— На шесть миллионов ливров, по тысяче за акцию.
— И у Орна две трети.
— Да. Так сильно он тебе доверяет.
— А оставшиеся две тысячи акций в чьих руках?
— Ну, почти половина из них у нашего Банка, а остальное раскупила публика.
— И сейчас одна акция стоит пятьсот ливров?
— Около того, если повезет найти того, кто захочет их продать. Ходят слухи о том, что мы собираемся взять компанию под контроль. И теперь владельцы акций их придерживают. А ведь еще недавно они стоили меньше ста ливров штука.
— Надо прекратить эти слухи, — сказал мистер Лоу спокойно, что очень удивило Уилла. Затем он удивил его еще больше:
— Продай сегодня сто акций по четыреста пятьдесят ливров, завтра предложи еще сотню, но уже по четыреста. Потом поглядим.
— Но, — запротестовал Уилл, — если ты хочешь их продать, то зачем сбивать цену?
Мистер Лоу с улыбкой ответил:
— Считай это моей прихотью. И пусть этим займется Макуэртер.
— Макуэртер! — не поверил Уилл. — Но ведь это все равно, что во всеуслышание объявить, что продавец — это ты. Ты понимаешь, что последует?
— Еще как, — мистер Лоу открыл коробочку с нюхательном табаком и протянул ее брату. — Я же сказал, что я хочу прекратить эти слухи. И я этого добьюсь.
— Но это же целое состояние, — воскликнул Уилл с досадой.
Мистер Лоу щелкнул крышкой, закрыв коробочку, и сдул с рукава крошки.
— Ну и что? Несколько миллионов погоды не делают. То, что последовало затем, не нуждается в многословном пересказе. В среду утром Ангус Макуэртер, известный как человек мистера Лоу, предлагал акции компании Гамбии за триста ливров. В среду вечером по улице Кенкампуа пополз слух, что мистер Лоу не заинтересован в контроле над этой компанией. После этого Макуэртер получил указание продать пятьсот акций по двести ливров.
— Но они у нас тогда кончатся, — запротестовал брат мистера Лоу. — У нас всего несколько штук останется.
Мистер Лоу улыбнулся:
— Все равно продавайте, а то они еще больше упадут. Глаза его брата округлились. Для него было новостью узнать, что игра на понижение может быть также выгодна, как и на повышение. Эта новинка в биржевой игре, однако, не успела показать себя, так как последний покупатель удрал, едва Макуэртер сделал предложение.
В тот вечер все меняльные конторы на улице Кенкампуа безуспешно пытались сбыть акции компании Гамбии, цена которых упала уже до пятидесяти ливров за штуку. А на следующий день оказалось, что уже и за десять ливров эти акции никто не хотел брать. Таким образом, они практически обесценились.
— Надо полагать, ты удовлетворен, — возмущался Уилл. — А ведь если бы мы продавали их хоть сколько-нибудь разумно, они принесли бы нам от четырех до пяти миллионов.
— Я вполне удовлетворен. Я не продал бы свое удовлетворение и за десять миллионов.
В воскресенье Катрин возвратилась в Париж. С мужем она повела себя так, как будто не помнила, что между ними произошло перед ее отъездом. Ее, правда, удивило, что мистер Лоу тоже воспринял эту вызывающую забывчивость как должное. Она была слегка опьянена своим успехом в изысканной атмосфере Со. Она похвасталась тем вниманием, которое герцогиня Мен ей выказывала. Ее приняли в «Mouche-a-miel», рыцарский орден, основанный герцогиней, и она с гордостью показала золотую медаль члена этого ордена, на одной стороне которого была отчеканена пчела, а на другой — голова герцогини. С не меньшей гордостью она объявила, что сам знаменитый Малезье написал стихи в ее честь.
При этом мистер Лоу не удержался от комментария:
— Я рад, что он смог найти для тебя достаточно похвальных слов, к которым смог подобрать рифмы. Например, слово «честь».
— Честь?
— Ну, если хочешь, другое — «добродетель».
— Какой ты гадкий!
— Я же только порадовался за тебя.
— Порадовался! — это восклицание выражало возмущение, смешанное с беспокойством.
— Без сомнения, добрый Малезье поверил бы тебе. Да и господин Орн постарался бы убедить сомневающихся.
— Ты веришь в эту клевету! — ее глаза казались черными на фоне внезапной бледности лица.
— Я верю в то, что тебе есть за что благодарить графиню Орн, хотя, возможно, ты этого и не замечаешь.
— Я не хочу делать вид, что я не поняла твоих намеков, Джон. Но интересно, существует ли такое оскорбление, от которого ты меня избавишь? — потом, неожиданно отбросив свою иронию, она поразила его искренностью мольбы. — Джон! Я умоляю, прости меня за невнимание к тебе, за то, что я поехала в Со одна…
— Мне непонятно, что разбудило твою совесть?
Она подошла к нему вплотную, желая полного примирения.
— Я не знала, когда уехала, что он поссорился с тобой, что он ударил тебя и отказался принять твой вызов.
— Это не должно было удивить тебя. Именно это ты и предсказывала. Но зачем он рассказал тебе все? Ожидал аплодисментов?
— Ты думаешь, он их дождался?
— А ты сможешь убедить меня, что нет?
— А тебе нужно, чтобы я разубедила тебя?
— У тебя короткая память. Ты, кажется, уже забыла, какие слова сказала мне, когда я просил тебя не ездить в Со.
Она поморщилась, прижав руки к груди.
— Если б ты только знал, Джон, как я сожалею о случившемся.
Манера ее поведения удивила его своей необычностью. Она добавила:
— Я объявила господину де Орну, что надеюсь больше его никогда не встретить.
— Надеюсь на это, — он пошел к выходу. Уже взявшись рукой за дверную ручку, он повернулся к ней и добавил с жесткой улыбкой: — Можешь больше не беспокоиться обо мне в том, что касается господина де Орна. Ему отплачено.