Выбрать главу

— Я не только признаю свое поражение, но признавая его сейчас, оказываю последнюю услугу регенту. Я должен так поступить, поскольку он всегда поддерживал меня во всех начинаниях.

Уильям Лоу был очень опечален и промолчал. Да он и не имел никакого желания спорить с братом, поскольку испытывал почти облегчение от такого решения, видя, как развиваются события.

В последний раз лаэрд Лауристонский отправился к регенту и нашел его беседующим с Дюбуа.

— А, барон, — приветствовал его Его Высочество. — А я как раз собирался послать за вами. Вы слышали, что случилось сегодня вечером в опере? Меня оскорбляло уже не какое-то простонародье, а благородные люди, моя последняя опора в этом кризисе.

— Это и привело меня к вам, монсеньер, — мистер Лоу говорил подобающим случаю торжественным тоном. — Вашему Высочеству нужен мальчик для битья, так сказать, козел отпущения. Только в этом качестве теперь я могу быть вам полезен.

— Что? — Его Высочество был ошарашен.

— Я здесь, Ваше Высочество, чтобы просить отставки с поста генерального контролера.

— Значит, вы все-таки испугались?

На продолговатом, благородном лице шотландца появилась грустная улыбка.

— Нет, монсеньер, я не испугался. Я понял, что такой выход будет лучшим для вас. Ваше Высочество должно будет объявить, что увольняет меня.

— Понятно. Я должен буду бросить вас на съедение львам.

— Такая мера получит всеобщее одобрение и даст выход общественному гневу, который пронесется, таким образом, мимо вашей головы.

— И попадет в вашу, барон. Я не такой человек, как вы думаете. И я не принимаю вашу отставку.

— Позвольте мне заметить, монсеньер, что в высших интересах ваша обязанность все-таки заключается в том, чтобы ее принять, также как моя была в том, чтобы ее просить.

— Позвольте и мне заметить, господин барон, что мне не следует объяснять мои обязанности.

Мистер Лоу тем не менее продолжил их объяснение:

— Ваше Высочество олицетворяет Францию. Я же только себя, и со мной можно не считаться. Как только вы уволите меня, как источника всех бед, наступит некоторое успокоение. Потом начнется реакция, и у вас появится возможность провести тот план, который я подготовил. Я думаю, что другие, кого назначит Совет, будут способны восстановить порядок.

Регент грустно размышлял:

— Черт побери, вы, значит, отводите мне роль труса. Вся вина падет на вас, а я спрячусь за вами. Вот суть вашего предложения. Eh bien, мне это не нравится. Ответственность лежит на нас обоих.

— Не совсем так, монсеньер. Воплощение в жизнь моей системы лежало только на мне. Я виноват в двух ошибках. Во-первых, я не защитил акции компании от их скупки спекулянтами до того, как это успели сделать государственные кредиторы, которым эти акции и предназначались. Во-вторых, я не предвидел такую страшную жажду наживы, которую проявили спекулянты. Но избеги я этих двух или еще каких-то ошибок, возможно, судьба все равно бы привела к подобному концу сейчас. Но со временем, и я в это твердо верю, использование богатств Луизианы станет основой могущества Франции.

Регент взглянул на Дюбуа.

— Могу я поступить так, как он мне советует, и сохранить к себе самоуважение?

По узкому лицу архиепископа пробежала судорога.

— Я могу сказать вам, Ваше Высочество, что вы не имеете выбора. Господин Ла вручил вам меч, что с его стороны было в высшей степени благородно, и этот меч может разрубить гордиев узел, который сейчас перед нами. Он правильно указал, монсеньер, что в этом заключается ваш долг перед Францией.

— Значит, вы тоже считаете, что я должен спасти свое положение за счет барона! Parbleu, как хорошо быть принцем. Ну хорошо, а барон? Что станет с ним, архиепископ? Вряд ли общественный гнев, обрушившись на него, сохранит ему жизнь.

— Не беспокойтесь, монсеньер. Я не буду ожидать этого здесь. Здесь останется мой брат, на которого, осмелюсь надеяться, гнев не падет. Он будет, если Ваше Высочество посчитает это возможным, вести дела Банка, — он остановился. Посмотрел на регента, который уныло наморщил лоб. Потом продолжил: — Мне остается добавить, Ваше Высочество, поскольку негодяи могут обвинить меня после моего исчезновения, что я нажился на беде страны, что, несмотря на возможности для обогащения, каких, наверное, не имел ни один человек на земле, я не вывез из Франции ни одного луидора. Запасы золота в Банке докажут вам это. Все мое состояние, которое я приобрел здесь, не считая земель в Германде, составляет около десяти миллионов ливров. Их я оставляю.

— Что вы, что вы! — запротестовал регент. — В этом нет никакой необходимости, дорогой Ла.

— В этом есть необходимость, Ваше Высочество. Это необходимо для моей чести. Я оставляю деньга, чтобы защитить себя от клеветы.

Регент печально опустил голову. Наступило молчание.

— Если я отпущу вас сейчас, — сказал он наконец, — то это в надежде, что когда-нибудь, когда все это уляжется, порядок восстановится, Луизиана начнет давать прибыль и восстановит наши финансы, я смогу призвать вас вновь. Понимаете, мой друг, — закончил он с печальной улыбкой, — я ведь по-прежнему верю в вас.

Он встал и вытянул свою руку. Мистер Лоу наклонился и поднес ее к губам.

— Мое сердце исполнено благодарности к вам за эти слова, монсеньер, — он выпрямился, изящный и властный, и добавил: — Как только Ваше Высочество решит, что я смогу быть вам полезен, позовите меня.

Но его улыбка была иронична, поскольку он был глубоко уверен, что его репутация, которую он принес в жертву регенту, никогда больше не восстановится.

Глава 30

Паспорт

Последний раз он сидел в сумраке своей просторной, с высокими потолками комнаты, стены которой были обиты темной кордовской кожей. Эту комнату он богато украсил любимыми им картинами и мебелью. А внизу ревела толпа, жаждущая его крови. Теперь, когда он был лишен своего поста, она смело собралась под его окнами, сдерживаемая только мушкетерами регента. Толпе был указан виновник разрухи, постигшей Францию, брошен на съедение львам, как выразился регент, и осмелевший сброд уже смотрел на него как на свою законную добычу, стремясь к мести.

Вместе с ним, бледным и встревоженным, в комнате находился Уильям Лоу, его секретарь Лакруа, его доверенный представитель в Банке по имени Норманд, который занял место Макуэртера, и директора двух крупнейших компаний из тех, что слились в Индийскую. Он давал им последние инструкции, меряя шагами длинную комнату. Плечи его были ссутулены, руки он держал за спиной.

Наконец, все финансовые вопросы были улажены, и Лакруа, Норманд и остальные с большой грустью и теплотой попрощались с ним и вышли. Братья остались вдвоем.

— Вот, Уилл, мы и прошли свой путь. Достигли позорного конца. Возможно, мне надо было больше внимания уделять предостережениям, возможно я взял больше, чем смог унести, и должен был удовлетвориться тем, о чем ты и просил меня, Банком, а не стремиться к управлению всей экономикой Франции. Возможно, что д'Аржансон был прав, говоря, вслед за д'Агессо, что дело правительства руководить, а не торговать. Но возможно также, если бы я действовал осторожнее, то результат бы был иным. Не знаю. Но не могу не думать об этом.

Уильям, с болью слушая его, был слишком великодушен для того, чтобы сказать сейчас, что все вышло, как он и предсказывал.

— Что уж теперь гадать, Джон, — сказал он. — А насчет Банка не беспокойся, я сделаю все от меня зависящее, чтобы он устоял.

Его брат остановился и положил руку ему на плечо.

— Бог свидетель, Уилл, мне стыдно перекладывать на твои плечи такой груз.

— У тебя нет выбора, и не думай об этом. Что это по сравнению с твоими трудностями! Наша задача, это чтобы ты уехал. Слышишь, как эти волки воют? Как их вой изменился за этот год. Помнишь, как они кричали на улицах: «Да здравствует господин Ла». Дай им сейчас волю, и они съедят тебя живьем.