- Сир, да простит меня ваше величество, но для того, чтобы объяснить вам, для чего я заказал эти серьги, я вынужден буду побеседовать с вами о важных вещах.
Король в свою очередь посмотрел на часы.
- Ну а вы уверены, господин кардинал, - спросил он, что сир и мадемуазель де Бовертю приедут?
- Я могу поручиться за это вашему величеству.
Король вздохнул.
- Ну что же, я слушаю вас. Все равно, - что о политике говорить, что о чем-нибудь другом.
- Сир, - продолжал Ришелье, - ваше величество все последнее время жили несколько в отдалении от семьи...
- Да нет, господин кардинал, я как-то этого не заметил.
- Вашему величеству пошел тридцать восьмой год.
- Да, верно. Как время-то идет, господин кардинал!
- А трон не имеет наследника...
Король нахмурился.
- Ах, господин кардинал, - сказал он сердито, - вы опять будете со мной говорить о королеве?
- Но, сир...
- И вы неправы, господин кардинал. Королева покинула двор без моего разрешения и отправилась жить в Амбуаз... Ну что же, пусть там и остается!
- Простите меня, сир, но я подумал...
- Что подумал?
- О том, что от Амбуаза недалеко до Блуа.
- И вы рассчитываете, что я поеду повидать ее?
- В этой надежде, сир, - смиренно ответил кардинал, - я и заказал эти серьги...
Король расхохотался во все горло, что вообще-то было Для него непривычно.
- Господин кардинал, вы плохо все продумали.
- Как так, сир?
- И ваши серьги попали по другому назначению. Я их сегодня же вечером подарил...
Ришелье принял наивный вид.
- Ваше величество решили помириться с мадемуазель де Отфор?
- И вовсе нет, - ответил король. - Я подарил серьги донье Манче.
- А кто такая донья Манча, сир?
- Прекрасная и в высшей степени любезная женщина, которая охотится на оленя, как сама богиня Диана.
- Ах, вот как! - совершенно равнодушно произнес Ришелье.
Король второй раз взглянул на часы. Было половина одиннадцатого.
- Не находите ли вы, господин кардинал, - произнес король, что сир де Бовертю несколько злоупотребляет моим терпением?
- Он приедет, сир, не сомневайтесь. Может быть, все-таки партию в шахматы?
- Хорошо, - безрадостно согласился король.
Ришелье позвал слуг. Двое пажей установили шахматную доску.
Людовик страстно любил играть в шахматы, особенно с кардиналом, который был очень сильным противником. Садясь за шахматную доску, Людовик подумал, что свидание он назначил на полночь, а сейчас только половина одиннадцатого. Партия же в шахматы с кардиналом никогда не продолжалась более трех четвертей часа.
Расставляя на доске фигуры, Ришелье обменялся быстрым взглядом с одним из своих офицеров, в эту минуту как раз появившимся на мгновение на пороге двери, к которой Людовик сидел спиной.
Партия началась; кардинал, несомненно преднамеренно, сделал одну за другой две ошибки, вследствие чего король сразу же получил значительное преимущество.
Когда Людовик проигрывал, то испытывал такое разочарование, что отталкивал доску и говорил:
- Господин кардинал, вам несомненно помогает сам дьявол; это нечестная игра.
И никогда в этом случае не хотел отыграться. Когда же он выигрывал, то напротив, настроение у него поднималось, в он предлагал кардиналу взять реванш. На этот раз кардиналу был поставлен мат за двадцать минут.
- Ах, господин кардинал, - сказал Людовик, - вас уж слишком одолевают политические заботы. Ну как, может еще одну партию?
- Охотно, сир, - ответил кардинал.
И они начали новую партию. Но, несколько минут спустя, один из гвардейцев доложил о сире и мадемуазель де Бовертю.
- Ах, честное слово, - воскликнул король, увлеченный игрой, - они прекрасно подождут, пока я закончу партию.
На этот раз кардинал затянул игру; он не дал так легко себя победить, и партия продолжалась целый час. Когда король объявил мат, пробило без четверти двенадцать.
"Ах, черт, - подумал Людовик, - а мне еще скакать два лье. Ба! У моего братца герцога Орлеанского кони добрые, а донья Манча меня подождет несколько минут."
И в покои ввели сира и мадемуазель де Бовертю. Эти двое, почтительнейше склонившиеся перед его величеством, являли собой два ярчайших образца провинциального дворянства того времени.
Брат был крупным и крепким мужчиной лет сорока восьми, широкоплечим, с сединой на висках, загорелым; шел он прямо, голову нес высоко и был несгибаем, как швейцарский гвардеец.
Мадемуазель де Бовертю было около сорока лет; лицо ее хранило следы замечательной красоты; во всем ее облике было что-то бесконечно печальное и поникшее; одета она была в траур.
- Насколько мне известно, - сказал им король, - вы хотели бы, чтобы я рассудил ваш спор. Говорите, господин де Бовертю. Позже мы выслушаем вашу сестру.
- Сир, - сказал дворянин, - мы с сестрой всю жизнь прожили в добром согласии в родительском имении. Но однажды мне пришло в голову, что я должен жениться, и с тех пор у нас пошли раздоры и ссоры.
- Так вы женаты? - спросил король.
- Нет, еще нет, но я жду только решения вашего величества. Королю, конечно, известно, что закон требует, чтобы мужские потомки были нераздельными владельцами земель, поместий и прочего имения, составляющих достояние знатной семьи. Но с тех пор, как я решил жениться с единственной целью не дать угаснуть моему роду, моя сестра, вместо того, чтобы остаться жить с нами, хочет разделить в равных долях все имущество, которое нам оставил наш покойный отец.
- Как, как? - переспросил король. - Но мне кажется, что мадемуазель де Бовертю не совсем в своем праве.
- Сир, - ответила она, - если ваше величество окажет мне милость выслушать меня, то может быть, ему будет угодно изменить свое мнение.
- Ну что же, говорите, сударыня, я вас слушаю.
- Ах, - ответила она, - есть вещи, которые я могу сказать только королю, потому что их может знать только король.
- И ваш брат о них не знает?
- Да, сир, и не должен никогда узнать.
Сир де Бовертю был человеком очень порядочным. Он сказал сестре:
- Ну что же, поведайте королю то, что вы хотите ему поведать, и если его величество сочтет, что половина отцовского достояния принадлежит вам, я вам его отдам.
Бледность, таинственная печаль и траурные одежды мадемуазель де Бовертю возбудили в короле некоторое любопытство. Он дружеским жестом попросил кардинала оставить его одного, и его преосвященство вышел вместе с сиром де Бовертю, но перед тем успел бросить взгляд на часы. На часах была почти полночь.
Глава 10. Мадемуазель де Бовертю
- Итак, сударыня, - произнес король, очутившись наедине с мадемуазель де Бовертю, - я слушаю вас.
- Сир, - сказала она, - то, в чем я признаюсь вашему величеству, не знает ни один человек: я - мать.
- Ага! Так! - промолвил король. - Я начинаю понимать, почему вы хотите сохранить часть отцовского наследства.
- Сир, - продолжала дама в трауре, - не судите меня слишком строго, и будьте столь же терпеливы, сколь великодушны: выслушайте меня.
Король кивнул головой в знак согласия. Мадемуазель де Бовертю продолжала:
- Сейчас мне сорок один год, а тогда мне было восемнадцать. Этим я хочу вам сказать, что сын, чье наследство я пытаюсь защитить, это молодой человек, которому сейчас около двадцати двух лет.
- Черт возьми! - произнес несколько легкомысленным тоном король.
Но мадемуазель де Бовертю взглянула на монарха так холодно и спокойно, что его несколько насмешливая улыбка исчезла.
- Вам не будет смешно, сир, когда вы узнаете мою историю.
В голосе ее прозвучали печальные и повелительные ноты, которые невольно покорили короля.
- Я слушаю вас, сударыня, - серьезно повторил он.
Мадемуазель де Бовертю продолжала:
- Наше поместье расположено на склоне холма, на краю Шамборского леса. Оно называется Бюри. Однажды вечером отца моего не было дома, брат в это время служил в королевской гвардии и я была одна... Всю вторую половину дня шел дождь, приближаясь гроза и, так как дело шло к ночи, тучи прорезали молнии. Начался ливень. В двери Бюри постучался всадник в охотничьем кафтане. Он сказал, что он - из свиты короля и отбился от остальных охотников. Это был уже немолодой человек, но у него был благородный и рыцарственный вид, глаза ясные и широкая улыбка. Я сама прислуживала ему, и мной при этом владело какое-то неизъяснимое чувство. Он провел ночь в Бюри и сказал, что вскоре вернется поблагодарить моего отца за гостеприимство, которое я ему оказала. И вправду, он вернулся через неделю.