– Быть того не может! – в неверии восклицаю я. – Невозможно. Это невероятно.
– Почему они нам ничего не рассказали? – спрашивает Мария.
– О чем вы двое говорите? – интересуется Бьянки.
«Стирман ПТ-17» 1942 года проносится по небу, и мы с Марией кричим от восторга, когда диктор объявляет Джека и Бонни.
– Господа, познакомьтесь с «Мистером Гуднайтом», – говорит Мария, тыкая пальцем в небо.
– Ты что, шутишь? – спрашивает Бьянки. «Мистер Гуднайт» забирается к небосклону, а затем, достигнув максимальной высоты, крутится и срывается вниз, словно лист на ветру.
– Как это может быть тот самый самолёт, на котором мы летаем каждое воскресенье? – спрашивает Мария, наблюдая, как биплан проносится сквозь разрозненные облака словно металлическая игрушка в руках ребёнка, закладывает невероятные виражи и опускается к полю в таких манёврах, которые, кажется, нарушают сами законы физики и логики. «Мистер Гуднайт» снова взбирается к облакам, поворачивает налево, а затем сваливается в штопор, будто лишившись энергии. Мы с Марией наклоняемся вперёд, гадая, не рухнет ли самолёт на самом деле. Неожиданно нам становится страшно, что жизнь двух знакомых пилотов повисла на волоске. Я хватаю Марию за руку, в ужасе представляя, что сейчас увижу...
А затем «Мистер Гуднайт» оживает, и публика сходит с ума.
– Доброй ночи[15], – говорю я, наконец-то выдохнув.
Мы с Марией переглядываемся.
– Это... Ты думаешь... Ну не могли же они так назвать свой самолёт из-за этого? – спрашивает Мария.
– Они совершенно точно не могли так назвать самолёт из-за этого, – говорит Бьянки, наблюдая за тем, как биплан ещё раз кувыркается меж облаков. Толпа между тем аплодирует их выступлению стоя, и мы присоединяемся к аплодисментам.
Затем мы смотрим на выступление «Ф-14 Томкэт» и в изумлении наблюдаем за тем, как крошечная женщина шагает по крыльям старого биплана. На шоу выступают парашютные группы и даже трёхмоторный «Форд Тримотор» 1929 года, который в серебряно-голубой окраске выглядит гладким и современным. В какой-то момент появляется даже клоун с парашютом.
А затем.
– Дамы и господа. «Громовые птицы» ВВС США необычайно рады сегодня быть здесь с вами.
Зрители снова поднимаются на ноги. За этим все сюда и пришли.
– Если вы посмотрите в центр лётного поля, – продолжает диктор, – то увидите, как механики и пилоты «Громовых птиц» начинают маршировать к своим машинам.
Все взгляды устремляются к колоннам мужчин, направляющимся к шести прекрасным «Ф-16», расположившимся на противоположной стороне лётного поля.
– Эф-шестнадцатые... – выдыхает Мария и умолкает.
Шесть истребителей «Ф-16 Атакующий сокол» расположились прямо по центру лётного поля. Я в жизни не видела ничего прекраснее этих птичек, выкрашенных в белый цвет с красными и синими полосками.
– К концу дня я дотронусь до одной из них, – заявляю я.
– Понимаю твои чувства, – со смехом говорит Мария, – но звучит это дико странно.
– Тебе стоит увидеть жест, который я припасла специально для тебя, – говорю я.
– Давай посмотрим, Дэнверс, – предлагает она.
Я тянусь раскрытой ладонью и почтительно закрываю глаза, словно чувствую жар от потрескивающего костра. Я открываю глаза, отдергиваю руку и не могу удержаться от смеха. Мы снова смотрим на лётное поле, где «Громовые птицы» один за другим забираются в самолёты. От нашего внимания не ускользнул тот факт, что все «Птицы» как один похожи на Дженкса.
Я прям чувствую, как на всех нас опускается тяжесть бытия, пока каждый вспоминает слова Дженкса, напоминающие о том, кто мы такие, и, что ещё важнее, кем мы не являемся.
– Фиг Ньютон, – внезапно говорит Пьерр.
– Что? – переспрашивает Мария.
– Ллойд «Фиг» Ньютон, – поясняет Пьерр, – не могу поверить, что я забыл.
На лётном поле «Громовые птицы» начинают наземные проверки.
– О чём ты говоришь? – интересуется Дель Орбе.
– Это афроамериканский пилот, который был «Громовой птицей» в семидесятые, и, чтобы сразу расставить все точки над «и», поскольку я знаю, что мы все об этом подумали, нет, он был совершенно не похож на Дженкса, – Пьерр смотрит на лётное поле. Мы все смотрим туда. – Если он смог...
– То и мы сможем, – заканчиваю за него я.
Пьерр смотрит на меня и кивает.
– То и мы сможем, – повторяет он.
Двигатели «Ф-16» оживают.
– А теперь, дамы и господа, давайте начнём лётное представление!
Четыре «Ф-16» клином прорезают небосвод.
– Вы только взгляните, – говорит Дель Орбе, показывая на нижние части фюзеляжей самолётов, где были нарисованы гигантские голубые громовые птицы в индейском стиле.
– Почему только четыре? – не понимаю я.
– Оставшиеся два – сольники, – поясняет Пьерр.
«Ф-16», не меняя построения, начали крутить бочки. Самолёты держатся так близко друг к другу, что складывается впечатление, будто кто-то развесил их на стене при помощи балансира и линейки. Истребители настолько точно сохраняют расстояние, что легко забыть про то, что каждый из них летит на скорости примерно в полторы тысячи километров в час.
Два сольных пилота крутят бочки во все четыре стороны света прямо над центром площадки. Оказавшиеся слева от нас остальные истребители устремляются в нашу сторону, выстроившись ромбом, а затем, синхронно крутят бочки. Ещё не все мурашки успевают пробежаться по коже от последнего трюка, как нам советуют не сводить взгляда с горизонта, так как два сольных пилота сближаются и уже готовы вплотную пронестись друг мимо друга. На мой взгляд, страшнее версии игры «кто струсит первым» ещё не придумали.
Я, затаив дыхание, слежу за тем, как два самолёта проносятся друг мимо друга, а затем наше внимание устремляется к оставшимся четырём самолётам, которые теперь приближаются к зрителям колонной. Нам говорят, что «Громовая птица-1» (лидер) подаст сигнал снова перестроиться в ромб. Мы словно наблюдаем за работой сложных циферблатов и винтиков внутри часов, с такой точностью ведущий и его ведомый перестраиваются из колонны в ромб.
Затем один из соло-самолётов словно из ниоткуда появляется вдали. По словам диктора, пилот должен нагнать ромб. Самолёт летит со скоростью шестнадцать километров в минуту, и пилот должен догнать остальных прямо над трибунами. Зрители как один замолкают. Соло-самолёт проносится мимо ромба прямо над центром представления, и публика сходит с ума. Истребитель обгоняет строй, и самолёты, держась крылом к крылу, взмывают ввысь.
– Это их фирменный манёвр, – говорит Мария, едва в силах сдержать себя.
– Взрыв бомбы и пролёт на встречных курсах, – говорит Пьерр, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому конкретно.
Мы пребываем в восторге, пока ромб, исполняя бочку за бочкой, поднимается всё выше и выше. Затем каждый самолёт срывается вниз, словно лист на ветру, оставляя белый дымный след за собой. «Взрыв бомбы» заполняет собой небеса, поскольку все четыре самолёта окутали дымом пространство непосредственно над зрительскими трибунами.
– Если они снова попытаются сделать пролёт на встречных курсах, весь этот дым – волнуюсь я.
– Они справятся, – заверяет меня Мария.
Дым от «Взрыва бомбы» заполняет небеса, и мы можем только сидеть и смотреть, как два самолёта начинают сходиться к ещё одному пролёту на встречных курсах. Но на этот раз они будут исполнять трюк в небе, полностью затянутом дымом. Пилоты не смогут разглядеть друг друга. Я наблюдаю за одним самолётом, затем за другим, потом снова за первым. Я понятия не имею, насколько они близки друг к другу.
– Они сейчас столкнутся, – шепчу я, и Мария берёт меня за руку и крепко сжимает.
На скорости в полторы тысячи километров в час у самолётов уходят считаные с секунды на то, чтобы проскочить друг мимо друга на расстоянии, казалось бы, в волосок.
– Видишь? – спрашивает Мария. Я перевожу взгляд на руку, где её пальцы оставили отчётливые отметины. – Ни на секунду в них не сомневалась.