– Быть лучшей было куда проще, когда я думала, что ради этого достаточно просто прийти первой, – говорю я.
– Скажи? Кто с этим поспорит?
– Но теперь... я не знаю... мне кажется, что дело в гораздо большем.
Я вспоминаю беседу с Бьянки в день Приёма.
– Я думала, что честность – это то, как мы обращаемся с другими людьми.
– Нет, я знаю. Однако же, она понадобится нам самим.
– Уф, это звучит так нелепо.
– Правда? Я пыталась найти способ, при котором это не звучало бы как какие-то внеклассные занятия.
Я слышу, как Мария вертится в своей кровати, а затем, когда она снова начинает говорить, её голос приобретает необычный акцент и начинает сочиться сахаром:
– Тебе нужно научиться любить саму себя прежде, чем это сделает кто-нибудь ещё, дорогуша!
– И как ты только не закатываешь глаза при этом, – со смехом спрашиваю я.
Мы молчим.
– Я хороший пилот. – Голос Марии, сильный и гордый, разносится по всему помещению. Моё лицо расплывается в широкой улыбке. Я знаю, как тяжело ей было сказать это, потому что и мне так или иначе пришлось признаться в этом Джеку сегодняшним днём.
– Я хороший пилот, – вторю ей я.
И снова на долгое время воцаряется тишина. Пока...
– Мы такие нелепые, – говорит Мария, и я в кромешной тьме могу почувствовать её улыбку.
– Такие нелепые, – со смехом повторяю я.
ГЛАВА 14
Мы с Марией сдаём экзамены на получение лицензии пилота-любителя.
Когда мы спрашиваем, сколько ждать результатов, женщина пожимает плечами и даёт- прогноз в месяц-другой. Если результаты появятся через месяц, всё будет хорошо, если через два – то всё будет впустую[18]. Намёк: один гудок клаксона.
Так что мы ждём.
И жизнь по большей части возвращается к норме, какой бы эта норма ни была.
Мы занимаемся в Макдермотте, кричим «это фликербол!» на Пьерра при любой возможности и стараемся не попадаться Дженксу на глаза. Я почти ожидала, что он подойдёт ко мне на следующем занятии по «Введению в авиацию» и спросит, узнала ли я что-то на авиашоу, как он и велел.
У меня был заготовлен ответ, более напоминающий речь. Шедевральный монолог с использованием его прямых цитат, которые я могу воспроизвести наизусть, настолько они въелись в память, – который послужил бы отправной точкой для опровержения всего, что он сказал. Он начинался с фразы: «Я не ограничилась одним лишь поверхностным взглядом, сэр» и строился вокруг таких понятий, как реликты, будущее и эволюция.
Я даже репетировала, в какой части своей речи стоит смотреть ему прямо в глаза и где лучше сделать эффектную паузу. Я даже надеялась, что он подойдёт ко мне во время авиашоу, чтобы я смогла насладиться моментом и перевести взгляд с него на настоящих «Громовых птиц» в той части речи, где говорю, что это ему, а не нам, здесь больше не место. В этом месте он должен был разрыдаться и признать, каким слепцом он был, а я бы почувствовала себя и правой, и счастливой (потому что нет никаких логических причин предполагать, что эти два состояния не могут сосуществовать), а весь остальной класс по «Введению в авиацию» во главе с Вольффом поднимал бы меня на плечи и благодарил за то, что я наконец-то указала Дженксу на его место.
Но Дженкс даже не смотрел в мою сторону на протяжении нескольких недель. А что самое плохое... мне этого не хватало. Чего я не стала говорить никому, даже Марии, так это того, что мне хочется, чтобы Дженкс или ненавидел меня, или восхищался. Я не знаю, что делать с его безразличием.
– На урок идёшь? – Спрашивает Бьянки, нагоняя меня.
– Ага.
Я замечаю, что в руке он держит незнакомый мне блокнот.
– Что это?
– Я нашёл его на последнем занятии. Он принадлежит Нобл. Я подумал, может, ты передаешь его ей, потом, в казармах, – говорит он, протягивая мне блокнот.
– Разумеется, – говорю я и беру его.
– Мне пришлось пролистать его, чтобы выяснить, чей он, и... – я смотрю на него, – клянусь, я ничего не вынюхивал. Я честно искал имя.
– Да, Бьянки, мы с тобой уже встречались. – Он смотрит на меня. – Ты говоришь так, словно я не знаю, что ты никогда не будешь рыться в чужих вещах. – Я пожимаю плечами. – Я знаю. Ты не будешь.
– А, ну... хорошо, – он уверенно кивает.
– Так ты нашел дневник Нобл, и.?
– Ты знала, что она хочет стать астронавтом? – спрашивает он.
– Что? Быть того не может, – говорю я. А я-то думала, что всё, чего желает Нобл, – быть хронически раздражённой.
– Знаю, знаю. Я думал, Дель Орбе – единственный человек на курсе, который собирается после академии отправиться в НАСА, – говорит Бьянки.
Я киваю.
– И?
– НАСА повезёт, если им достанутся они оба, – говорит он.
Он поднимает взгляд на меня и немного смущается от того, что я смотрю на него с глупой улыбкой.
– Что? – он вытирает уголки рта. – У меня что, зубная паста на губах осталась, или что? – Он утирает нос.
– Нет, и сейчас полтретьего дня. Почему у тебя должна быть зубная паста на лице?
– Давай просто сменим тему, – предлагает Бьянки, в последний раз инспектируя своё лицо.
– Я просто хотела сказать, что ошибалась насчёт тебя, – говорю я.
Бьянки в шоке смотрит на меня.
– Что? – недоверчиво спрашивает он. – Я что, только что услышал, как Кэрол Дэнверс признаёт свои ошибки? Это же круче пролёта «Громовых птиц».
Я смеюсь.
– Кэрол Дэнверс может также забрать обратно все милые слова, которые только что сказала, если ты так хочешь.
– Нет, это... – Бьянки улыбается, почти что сам себе. – Спасибо, это... не знаю, это много для меня значит.
Я улыбаюсь в ответ.
– Пожалуйста.
Мы с Бьянки прибываем на лётное поле, когда все остальные уже собрались.
– Так ты передашь Нобл её блокнот? – спрашивает он.
– Ага.
– Там много всяких личных вещей. Я бы не хотел... я просто не хочу, чтобы он попал в чужие руки, понимаешь?
Я киваю, и Бьянки направляется через лётное поле к тому месту, где собирается его группа, наградив меня прощальным взглядом через плечо. Я держу блокнот Нобл в руке и машу ему, намекая, что не забуду и передам блокнот хозяйке.
– Рядовой Дэнверс.
Дженкс. Я останавливаюсь. Встаю по стойке смирно.
Отдаю честь.
– Какие вещи кадет четвёртого класса должен иметь при себе при посещении «Введения в авиацию»?
Я быстро и безошибочно перечисляю все предметы, которые должны быть при нас во время занятий.
– Так вы знаете правила, и всё же намеренно их нарушаете, – говорит он, нарезая передо мною круги.
– Сэр? – спрашиваю я, не понимая, что же сделала не так.
– Блокнот, – говорит Дженкс.
Краешком глаза я вижу, как мимо проходит Нобл. Она замечает, что мы с Дженксом находимся в ситуации, которая, скорее всего, навлечёт на меня проблемы, затем она видит блокнот, узнаёт его, и на её лице отражается ужас. Блокнот, заполненный настолько личными вещами, что Том Бьянки постарался лично передать его тому, кто мог максимально незаметно вернуть предмет владельцу.
– Да, сэр, – отвечаю я, стараясь говорить максимально бесстрастно.
– Это ваш блокнот, рядовой Дэнверс? – спрашивает Дженкс.
Я чувствую на себе взгляд Нобл, её лицо краснеет, я же смотрю прямо перед собой и сохраняю невозмутимый вид.
– Да, сэр, – отвечаю я.
Краешком глаза я замечаю, что из Нобл словно спускают воздух, её охватывает волна облегчения. Дженкс начинает кружить вокруг меня, сцепив руки за спиной, его большой палец дёргается. Я собираюсь с духом.
– Несколько недель назад я кое-что вам поручил.
Я замечаю в отдалении Марию и Пьерра.
– Да, сэр.
– Что я просил вас сделать?
– Бросить поверхностный взгляд на уважаемых пилотов на авиашоу и уяснить, наконец, насколько кардинально я не вписываюсь, – дословно повторяю я его слова, прямо как во время репетиций. Но почему-то я сомневаюсь, что оставшаяся часть пройдёт по плану.
18
Ну хорошо, всё за исключением закаливания характера и в целом превращения в более хорошего человека, и осознания того факта, что мне не нужно постоянно пытаться проявить себя.