– Немножко, – признаюсь я.
– Да просто скажи уже, мужик, – говорит Пьерр.
Бьянки протягивает Марии руку.
– Мир, – говорит он.
Они пожимают руки.
– Мир, – отвечает Мария.
– Теперь я, – говорю я, протягивая руку.
Сначала Бьянки только качает головой. Затем он пожимает мне руку.
– Мир, – говорит он.
– Мир, – отвечаю я.
– Мир, – произносит Дель Орбе, обращаясь к Марии.
– Мир, – соглашается Мария.
– Мир, – говорю я Пьерру.
– Довольно. Это… это просто нелепо, – говорит Бьянки, хотя на губах у него играет лёгкая улыбка.
– Построиться! – вопит Чен, и мы разбегаемся.
* * *
Практически сразу наша эскадрилья начинает выделяться.
Куда не посмотри, везде светло-голубые футболки обгоняют и превосходят своих соперников. Дело не только в скорости – наша команда действует сообща Негласные взлёты и падения, поймать и отпустить, понимание того, как мы дополняем друг друга в противовес тому, что мы можем выиграть по отдельности. Мы, наконец, действуем неэгоистично и ведём нашу команду выше, дальше и быстрее остальных.
Теперь, когда я знаю Бьянки, Пьерра и Дель Орбе чуточку лучше, я понимаю, почему эта троица стала друзьями.
Это весьма тяжёлое место, чтобы выжить в одиночку, поэтому совершенно логично, что они объединились на почве конкуренции – и переругивания – со мной и Марией. Но, как и говорила моя учительница истории, связи, основанные на общей ненависти, хрупки. К четвёртой неделе Пьерр уже стал держаться поодаль от остальных. Но теперь кажется, что нас охватила лёгкость. Вместо того чтобы позволить нашим различиям разделять нас и сеять недоверие, мы стали сильнее, позабыв о ссорах. Нас объединяет общая любовь к игре и желание победить.
На противоположной стороне спектра я вижу, как Джонсон выкрикивает приказы остальным членам эскадрильи «Демонов», как руководит ими, а затем решает, что он с тем же успехом может справиться со всем в одиночку, и тем самым на корню убивает атмосферу сегодняшнего дня. «Демоны» начинают отставать от остальных, скованные по рукам и ногам бременем его злости и неприязни.
По мере того как приближается финал, наша эскадрилья лидирует. С большим отрывом. По всей видимости, это обстоятельство выводит Джонсона из себя ещё сильнее. Если это вообще возможно.
Когда мы с Бьянки направляемся к трассе для эстафетной гонки, Джонсон больше не может молча выносить все тяготы несправедливостей жизни, что привели его к этому дню.
– А ты разве не должна играть в софтбол? – оскаливается он на меня, поравнявшись с нами. – Или заниматься фигурным катанием?
– А что? Хочешь, чтобы тебя и там уделали?
Я слышу, как усмехается Бьянки позади меня. Мы ускоряем шаг и направляемся к стартовой линии.
– Я звучу примерно так же? – спрашивает Бьянки, когда мы достигаем старта.
– Словно ты в далёком прошлом, – шучу я.
Бьянки затихает.
– О, ты всерьёз спросил.
– Я всерьёз спросил.
– Знаешь, дома я подрабатывала официанткой в той маленькой забегаловке…
– Не могу понять, была ли ты ужасной официанткой или прекрасной, – перебивает меня Бьянки.
Я пронзаю его взглядом.
– Не меняй тему.
Бьянки поднимает в воздух руки, признавая поражение.
– Как я и говорила, я была официанткой. И всякий раз, как в забегаловке начинал плакать ребёнок, знаешь лучший способ побыстрее заткнуть его?
– Покормить его? Взять его на руки?
– Нет, другой ребёнок должен был заплакать громче.
Бьянки корчит гримасу.
– А, так я в этом сценарии первый плачущий ребёнок.
Я награждаю его улыбкой.
– Ну да, но ты не улавливаешь смысла. Они перестают плакать, потому что... знаешь, что? Они получают возможность взглянуть на себя со стороны и осмыслить свои действия. И замолкают.
Бьянки настроен скептично.
– Это наука, Дэнверс, или твоё предположение?
Я пожимаю плечами.
– Эй, я не учёный. Но в закусочной эта теория никогда меня не подводила.
Бьянки задумчиво хмурит брови, пока мы прокладываем путь сквозь толпу, что окружила стартовую линию.
– И я была отличной официанткой, – бросаю я через плечо.
– Ну разумеется, – отвечает Бьянки, закатывая глаза.
Но это работает и, когда мы присоединяемся к старшекурсникам из нашей эскадрильи, его настроение улучшается. Из всех девушек эскадрильи эстафету бегу только я одна. Старшекурсники определяют порядок, исходя из наших результатов на плацу.
– Я пытаюсь понять, ставить тебя на первый этап или на последний, – говорит мне самый главный старшекурсник.
– На последний, – уверенно отвечаю я. Старшекурсник кивает и продолжает распределять остальные этапы. Я осматриваю трибуны и тут же замечаю Дженкса.