Чувствовалось, что это каюта человека, вернувшегося после открытий из стран таинственных и своеобразных.
В углу — узкий темный штурманский стол с ящиками для карт, немного похожий на комод. Посредине — другой, обшитый клеенкой. Таков маленький салон при каюте капитана. Тут все сдвинуто тесно, но все есть, даже деревянный диван и кресло.
— Прежде всего, чей Амур, Геннадий Иванович? — спросил Муравьев, войдя в каюту и держа обе руки с раскрытыми ладонями, словно желая схватить ими капитана за плечи.
— Ничей, Николай Николаевич! — в тон ему воскликнул Невельской, точно так же раскидывая ладони. — На устье Амура живут независимые гиляки, дани никому не платят и никакой власти над собой не признают. Мы встречали гиляков, которые знают кое-что по-якутски и даже по-русски!
— Быть не может!
— Клянусь богом, Николай Николаевич!
— Вы входили туда на судне?
— Мы исследовали реку на шлюпках, транспорт остался в лимане, ждал инструкции…
Тут капитан осекся; казалось, он чего-то не договорил.
Между тем пожилой штурманский офицер, возившийся у штурманского стола, достал оттуда пачку карт и развернул одну из них перед губернатором.
— Садитесь, господа! — приказал Муравьев своим спутникам и сам опустился в затянутое парусиновым чехлом капитанское кресло. Офицеры «Байкала», уступая места у стола гостям, держались у стен и даже отступали в нишу, задернутую занавесью. Все ожидали, тая дыхание, и слышно было, как шелестят разворачиваемые штурманом листы.
— Где вход в лиман? — спросил Муравьев.
— Вот и вот, — показал капитан в разных концах небольшой карты.
— Как? Два? И с юга?
— Так точно, ваше превосходительство. Вот вид с юга…
— Так Сахалин остров?
— Так точно…
— И пролив глубок?
— Шесть сажен на баре в малую воду.
— А с севера?
— Вот вход в лиман с севера…
— Это в лиман. А в реку?
— А в реку из лимана вход удобен повсюду. На юг и на север ведут два широких фарватера…
Молодые офицеры заулыбались, чувствуя восторг губернатора: чуть заметное оживление пронеслось по каюте, но тотчас же все, как по команде, стихли, выказывая почтительность и дисциплину. Снова почувствовалось, что это балтийский корабль. Офицеры тут, как знал Муравьев, на выбор взяты были капитаном в Кронштадте, и большинство из них служило с великим князем и Литке[33] на знаменитой «Авроре».
— Так где же решилось? — отрываясь от карты, спрашивал губернатор.
— Вот, у входа в лиман, с севера; вот фарватер, оказалось, глубина двадцать девять футов.
Завойко, положивши ладонь на стол, посмотрел на карту.
— Так здесь ваше открытие? — тыча пальцем в карту, спрашивал губернатор.
— Здесь наше первое открытие! — отвечал капитан. — Мичман Грот, — представил он белокурого великана с румяными щеками, — первый обнаружил этот фарватер… А вот наше второе открытие. Пролив в Японское море…
Все стали рассматривать карту. Раздались первые вопросы «свитских».
— А-а! Так тут Сахалин… Позвольте, позвольте… Вот так его берег протянулся?
— Остров?.. А глубина…
— Ну что вы скажете!
— Вы говорите, вот Сахалин? — раздавались голоса.
— Нет, не здесь, это южный берег Амура. Вот Сахалин! — объяснил Муравьев.
— Вот южный берег, господа, а вот северный, — заговорил Невельской. — Это общая картина. Есть подробные карты… Александр Антонович[34], — обратился он к пожилому штурману, который понял его сразу.
Капитану задали еще несколько беспорядочных вопросов.
— Дозвольте, ваше превосходительство, изложить ход исследований в том порядке, в каком они производились, — обратился капитан к губернатору, когда главное было ясно, но любопытство еще далеко не улеглось.
— Слушаю вас, мой дорогой Геннадий Иванович. Слушаю, со вниманием и нетерпением!
Первый жадный и тревожный интерес был теперь утолен. Начинался официальный доклад.
Штурманский офицер доставал новые карты и быстро и почтительно раскладывал их.
— Ваше превосходительство, мы начали исследование устьев Амура у восточного побережья Сахалина на широте пятьдесят один градус тридцать семь минут, — заговорил капитан.
Нервное и загорелое лицо его, незадолго перед тем такое радостное, необычайно изменилось. Только темные синие глаза остро и живо поблескивали, как у бойца перед боем. Но и этот взор постепенно менял свое выражение. Большой лоб, прямой нос с горбинкой, глаза, запавшие под светлые брови, жесткие морщинки у губ — все выражало суровый фанатизм, так необычайно преобразивший лицо капитана. Что-то глубоко славянское, степенное и вдохновенное было в нем, хотя, быть может, в то же время походил он несколько и на какого-то жителя северной Европы, на ирландца или норвежца, или, может быть, в нем было что-то от немецкого капитана.
33
Литке Федор Петрович (1797–1882) — адмирал, известный мореплаватель и географ, исследователь Арктики, президент Академии наук. Главный организатор созданного в 1845 г. Русского географического общества, вице-председателем которого был до 1873 г. В 1832 г. вопреки своему желанию был назначен воспитателем великого князя Константина Николаевича и этим надолго оторван от научной деятельности. Во время Крымской войны, в 1853 г., будучи главным командиром и военным губернатором Кронштадтского порта, Ф. П. Литке возглавил оборону Кронштадта и всего Балтийского побережья России.
34
Халезов А. А. (XIX в.) — мореплаватель. В 1853–1854 гг. старшим штурманом на фрегате «Паллада» совершил четвертое кругосветное плавание. Описан И. А. Гончаровым в книге «Фрегат «Паллада»» под прозвищем «Дед».