Храмовники лишь учили запирать силу осколка, не давать ей спонтанно высвобождаться. Я безбожно врала своим тюремщикам, плетя басенки о том, что для высвобождения силы надо подходящее время, место, концентрация, Наслаждался. Каждым ударом, каждым криком, каждой новой попыткой вырваться. В какой-то момент я не выдержала и обернулась, в итоге мне сломали крылья. В какой-то момент мучитель подошел слишком близко, и у меня получилось сорвать с его шеи осколок и спрятать в сугробе. Грун был настолько поглощен открывшимся ему зрелищем, что не заметил моих действий. Через два оборота наемники, наконец, оставили меня в покое и ушли. Бросили подыхать в снегу.
— Он мертв? — холодно и спокойно спросил волк. Я вскинула на него голову, перестав теребить перо, вздохнула, заметив желваки на скулах и ярость во взгляде.
— Он того не стоит. Я сама, в общем-то, во всем виновата.
— Что? Ты с ума сошла…
— Нет, — остановила его жестом руки, — виновата, волк. Мне не следовало верить Алтэе, я до сих пор гадаю: подослали ли ее нарочно или все получилось спонтанно. У меня был шанс действительно научиться пользоваться кристаллом — в храме было полно книг — но я, как маленький ребенок, положилась на взрослых, умных дяденек. Наивная дура, что с меня взять? — я не ждала ответа, вообще не ждала какой-либо реакции на свои слова, только Тивор как-то странно и глухо рыкнул, дергано тряхнул головой.
Все сокровища семи океанов за его мысли.
— Дальше?
— Дальше у меня каким-то чудом получилось добраться до порта, а как только добралась, поняла, что здесь и умру. Слишком холодно было на улице.
— Я слышал, птичка, — тихо проговорил оборотень, я вскинула на него глаза, — и я пришел.
— Что ты имеешь в виду? — так же тихо спросила, отчего-то вдруг стало тяжело говорить, почти невозможно вздохнуть.
— Когда ты умирала на том берегу, меня в это время сжигала лихорадка в захудалой таверне на другом краю света. Я не видел тебя, но слышал, чувствовал.
— Не понимаю, — я затрясла головой.
— Сам не до конца понимаю, птичка, — оборотень вернулся ко мне, сел рядом и развернул лицом к себе, глядя в глаза, рассматривая так пристально и внимательно, что, наверное, должно было быть неуютно, но отчего-то не было. — Я думал… Твою мать, все эти пятнадцать лет я полагал, что в таверне была Дарина, что это она что-то шептала, она прикасалась ко мне, но это была ты.
— Тивор, меня не могло там быть, ты же…
— Не физически, — он вздохнул, как-то отчаянно прижал к себе, обнимая, яростно шепча в волосы, — я ходил к Гидеону, когда понял, что Дарина не та, за кого я ее принимал. Василиск не уверен, но считает, что оказавшись так близко к грани два существа, чьи судьбы связаны, потянулись друг к другу, стихии; это собственное решение, чувства, мысли… Так как я могла тянуться к оборотню не зная его, не видя? Но…
— Все равно не понимаю, — неуверенность, звучавшая в моем голосе, раздражала, но скрыть или избавиться от этого чувства не получалось. — Когда я была почти на грани… Кто-то пришел, я не видела лица, не помню запахов, только ощущения чьей-то силы и тепла, запаха свежей крови. Мне казалось, что меня подняли на руки, а дальше темнота, очнулась уже на «Пересмешнике». Ты… Это был ты?
— Не знаю, Кали. Не помню. Я вообще очень плохо помню те три дня, мне снились странные сны, бредовые и нереальные, я видел лица из прошлого и настоящего, чувствовал то, чего просто не могло быть. Просто не знаю, — волк слегка отстранился, но рук не разжал. Я подняла ладонь к его лицу, очертила контур губ, брови, провела вдоль шрама и метки Каменной Стаи и все не могла поверить.
— Звучит настолько невероятно, что вполне может оказаться правдой, — прошептала, Тивор судорожно дернул уголком губ, в темных глазах отчетливо виднелось желание, жажда верить.
— Ты не веришь, — сам себе кивнул мужчина, а мне стало не по себе, почти физически больно.
— А ты несправедлив, — мягко упрекнула, перебирая пальцами волосы на затылке. — У тебя было время подумать, волк, осознать, а у меня нет. Мне просто надо прийти в себя. Да и что ты хочешь услышать? Что я должна сказать?