— Я готова заключить с тобой новый контракт, — начала Ватэр, безразлично глядя на мои попытки осторожно уничтожить рыбу.
«А я не готова», — ответила мысленно, понимая, что она все равно услышит.
— Что это значит?
«Ты же видишь, знаешь, я нашла решение. Ты опоздала», — ответила, глотая куски практически все еще живого мяса. Плоскобрюх был не очень вкусным, зато питательным. Этой рыбки мне хватит примерно до следующей середины дня.
— Ты нашла решение только одной своей проблемы, новый контракт позволит решить другую.
«Зачем тебе я, Ватэр? Или тебе нужен «Пересмешник» и вся егокоманда?»
— Команду можно собрать и новую, а ты… Ты просто удобна, в отличие от меня и моих созданий, — ведьма погладила по голове левиафана, — ты — дитя земли, ты сможешь выполнять мои поручения.
«Нет».
— Я дам тебе больше свободы, — невозмутимо продолжала гнуть свою линию бывшая лекарка, — ты сможешь дольше бывать на суше, не будешь так сильно привязана к «Пересмешнику».
«Нет».
— Подумай, Калисто, ведь все останется по-прежнему. Ты любишь океан, ты любишь свой корабль, любишь соль в волосах и на коже…
«Нет».
— … а еще ты любишь волка, — я выплюнула, ставшее вдруг горьким мясо, я обернулась.
— Не смей. Ты ничего не знаешь о любви, ты понятия не имеешь, что это такое. Из-за твоей глупости, самонадеянности, гордыни я пятнадцать лет не была дома. Я пятнадцать лет не видела ничего кроме воды, горькой и холодной. Я пятнадцать лет смотрела на то, как не выдерживают и ломаются близкие мне существа. Совсем недавно ты напилась крови Роберта, Вольфа, Пака, Якоба и Реми. Совсем недавно океан поймал их. Я больше не хочу через это проходить, я больше не хочу убивать своих пиратов, я устала разочаровываться. Ты потеряла только одну душу Ватэр, я — тридцать две.
— А я слышала, что ради любви обитатели суши готовы на все.
— И сколько ты нам дашь, Ватэр? Тридцать, сорок лет? Сто? — скривилась я.
— А сколько ты хочешь?
— Жизнь…
— Забирай, — не дослушав, оборвала меня ведьма.
— … и посмертие.
— И ты, та, что так заботится о чужих душах, готова оставить без души меня, навеки?
— Ты сама от нее отказалась, — дернула крылом. — По сути, ты — пустая оболочка. Ты не испытываешь ничего, так почему ждешь, что я буду испытывать что-то к тебе? Как я могу сострадать камню, песку под моими ногами, железной кружке, канату? От них мне и то больше прока, ты же ничего, кроме неприятностей, не несешь.
— Но ты любишь меня, — растянула Ватэр в улыбке свое подобие губ, в неживой, неестественной улыбке, так безжизненно улыбаются только карнавальные маски.
— Не тебя. Я не знаю, какая ты, Ватэр. Ты сама этого не знаешь. Сейчас перед собой я вижу чучело, марионетку, набитую истолченными костями, морской водой и водорослями.
— Ты несправедлива.
— Пусть.
— То есть, это отказ.
— Да.
— Ты же знаешь, что я получу свою душу, так или иначе, — сделала ведьма шаг вперед. — Не это ли сказал шаман?
— Знаю и понимаю, на что иду.
— Тогда ты умрешь, либо умрет он так, как ты видишь это понятие, — все так же ровно произнесла Ватэр, и левиафан начал погружаться под воду.
— Тоже знаю, — прошептала и взмахнула крыльями. Взлетела к облакам и закричала. Громко, истошно, отчаянно. Как кричат птицы, поднимаясь в небо в последний раз. Боль и злость и любовь. И такое отчаянье, больше которого нет ничего. Ни неба, ни воды, ни земли. И ветер разнес мой вопль на десятки, сотни, тысячи взмахов вокруг. Если бы сапсаны умели плакать, я бы плакала, а так только кричала, только драла себе горло и летела вперед. Тут итак достаточно соли, а я не имела права останавливаться.
Твою мать, я даже злиться на Ватэр в полной мере не имела права, ведь это только мое решение, и я действительно была несправедлива к ведьме.
Лишь одно мое желание, одна предательская, скользкая, как морской угорь, мысль, и все можно изменить, переиграть. И я увижу маму и папу, Мора, а Тивор будет стоять рядом и держать меня за руку… Вот только не могу.