А когда я открыла глаза, то ни храма, ни ведьмы в воде уже не было, лишь яростно жгло поясницу. Я задрала рубашку и выгнулась, разглядывая абсолютно чистую кожу: метка Ватэр исчезла. Не было больше ожога в виде звезды.
Значит, я больше не хранитель? Никто из нас?
— Помоги мне встать, — попросила волка шепотом. Сил почти не осталось, но надо было сделать еще кое-что.
— Калисто…
— Пожалуйста.
Оборотень посмотрел на меня долгим взглядом, но все же кивнул и помог подняться.
Ноги мерзко дрожали, глаза сами закрывались от усталости, и Тивору почти приходилось держать меня на весу. Я кое-как улыбнулась, вскинула левую руку вверх, привлекая внимание.
— Ну что, псы бездомные, бродяги морские? Свободны?! — хотелось прокричать, но я вместо этого лишь прокаркала.
— Да! — раздался такой же каркающий ответ. Я снова улыбнулась и… свалилась в обморок.
Очнулась уже на рассвете, как выяснилось позже, на рассвете третьего дня, очнулась и уставилась в потолок. Хотелось пить, все тело ныло, и кружилась голова, а события ночи Белой Луны безумным водоворотом проносились перед глазами. Хотелось кричать и топать ногами, но я лишь стиснула в руках простынь.
В домике никого не было, на столике рядом стоял завтрак, рядом с окном висела моя одежда, а легкий ветерок заставлял колыхаться прозрачные шторы. Я еще раз посмотрела на тарелки, и меня чуть не стошнило, пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить желудок. Я дотянулась до кружки с водой, жадно ее осушила и, пошатываясь, встала, добрела до окна. Там, за изумрудными деревьями, переливался бирюзовый, спокойный океан, там пели птицы и смеялись внизу маленькие тигрята, там… погиб Ник.
Чтоб ты подавилась ведьма… Я стукнула кулаком по каменному подоконнику, не отрывая взгляда от воды, и застонала от боли, которая, словно огромный спрут, сжимала сердце.
Она была такой же холодной и скользкой, такой же безжалостной и, наверное, Оказалось, это очень легко.
Я понимала, что это глупо, но я всего лишь оборотень, мне просто надо кого-то винить, кроме себя, иначе сойду с ума.
— Птичка, — голос Тивора, донесшийся от прохода, был до странного напряженным. Я не стала оборачиваться, только кивнула, продолжая разглядывать бирюзовую воду и закусывать губы. Просто не знала, что ему сказать, не хотела ничего ему говорить. Мне было плохо, мне было горько, мне хотелось забиться в самый дальний, самый темный угол и, не отрываясь, смотреть на воду. Она словно притягивала меня, будто в ней я могла увидеть ответы, будто мола утопить свое горе.
Ладони волка легли на плечи.
— Посмотри на меня, — я затрясла головой. — Посмотри на меня, Калисто, — мягко и тихо попросил он, силой, заставив повернуться к нему. Я уставилась в ворот распахнутой рубашки, разглядывая вены и напряженную шею. — Поплачь, — шепнул он, проводя ладонью по моей щеке.
— Я… не могу, — ответила также шепотом.
— Тогда просто поговори со мной. Расскажи, — оборотень усадил меня на каменное сидение под окном, плотнее закутал в простыню и, как обычно, устроился в ногах, обняв мои колени.
— Я не знаю… Я не понимаю, что тебе рассказать. Мне просто плохо.
— У тебя не было выбора, птичка, — мягко проговорил мужчина.
— Был выбор. Всегда есть выбор. Просто ты не дал мне его осуществить.
Я не виню тебя, не думай… Но… Я виню себя. Я все еще чувствую — Ты не знала, что так получится, когда прятала кристалл.
— Не знала, но разве меня это оправдывает? Получается, я сначала создала его, а потом привела друга на смерть, приговорила. А ведь он не хотел к Ватэр, — я опустила глаза на собственные руки, мне казалось, что на них кровавые разводы.
— Откуда знаешь? Ник — часть ведьмы, в любом случае.
— Был. «Пересмешник» всегда дергался при виде богини, становился холодным, замолкал. Да, даже если он ее часть, я просто не могу отпустить его, понимаешь? Мне плохо. Мне очень-очень плохо. Мне хочется проклясть Ватэр и океан, — прошептала я. — Хочется сделать ведьме больно, так же больно, как и мне сейчас. Я знаю, что это нечестно и несправедливо… — я говорила все тише и тише, потом просто уткнулась лбом в плечо волка и зачастила, не в силах остановиться. — Она ведь поглотила Ника, другие стихии растворили его в себе. У Ватэр никогда не было души, она погубит его, если уже не погубила. Она ничего не сделала, она ничего не чувствует…