Очень переживал Яков Михайлович, когда до больницы дошли слухи о зверствах белогвардейцев в Прикамье, о «барже смерти», которую они держали на плесе в Гольянах.
Свыше 700 партийных и советских работников, а также сочувствующих Советской власти загнали белогвардейцы в темные трюмы баржи. Попали туда и многие водники. Заключенные находились в невыносимых условиях. Днем и ночью в барже стоял мрак. Под сланью плескалась вода, обдавая всех сыростью. Со всех углов доносились стоны избитых и больных, а те, кто еще держались на ногах, бродили по темным и смрадным трюмам, словно живые тени. Все они были обречены на смерть. За двенадцать дней стоянки баржи в Гольянах белогвардейские палачи замучили более трехсот человек.
— Ни один из них не остался бы в живых, если бы не подоспела красная флотилия, — донеслось до слуха Якова Михайловича.
Это была правда. Белогвардейцы собирались расправиться со всеми узниками «баржи смерти», но помешали советские моряки. Когда при занятии Сарапула в октябре 1918 года в штабе флотилии узнали про «баржу смерти», там было принято решение совершить в Гольяны рейд и вызволить арестованных. План был смелый. Четыре миноносца, отправившиеся в Гольяны, выдали себя за отряд белогвардейского адмирала Старка, находившегося в Уфе. В целях маскировки на миноносце спустили красные флаги и подняли андреевские.
По прибытии в Гольяны миноносцы сразу направились к барже. Командир с головного миноносца заявил охране, что имеет из Уфы приказ доставить баржу на Белую. Никто из белых не усомнился в правдоподобности этого заявления. Храбрые моряки без единого выстрела увели баржу из-под самого носа белогвардейцев и вырвали из их лап 432 борца за власть Советов.
Жуткие рассказы о злодеяниях белогвардейцев не давали Якову Михайловичу покоя. Почти все Прикамье оказалось в руках врага. За несколько дней до нового 1919 года колчаковские войска захватили Пермь. Немного позже они ворвались в Орел. Пирожков часто думал о своем доме. Узнать бы, как там идут дела, как здоровье жены и детей.
А дома беспокоились о Якове Михайловиче. В августе 1918 года Анисья Васильевна получила из Сарапула письмо от мужа. После этого он как в воду канул. О его судьбе ходили разноречивые слухи: одни говорили, что Пирожков погиб при затоплении парохода, другие передавали, что его, тяжелораненого, захватили белогвардейцы. Проверить же эти слухи не было никакой возможности.
Анисья Васильевна несколько раз расспрашивала знакомых капитанов, где они встречали Якова Михайловича в последний раз. Потом узнала: в Орел доходят письма от капитана парохода «Зоя» Александра Ивановича Десятова. Пошла к Десятовым и попросила узнать в письмах о судьбе ее мужа. Долго не приходил ответ. Наконец в июле 1919 года долгожданное письмо пришло. Александр Иванович писал: «Нашел Якова Михайловича в Чистополе, четыре месяца лежал в больнице, сейчас живет в богадельне. Не видит глазами…»
К тому времени советские войска очистили от белогвардейской нечисти все Прикамье. Анисья Васильевна решила немедленно поехать в Чистополь и привезти мужа. Ей помогли получить проездной билет, посадили на пароход. Но доехала она только до Сарапула. Там узнала, что Яков Михайлович утром проследовал на пароходе в Пермь… Как только услышала это, немедленно бросилась искать пароход, чтобы во что бы то ни стало застать мужа в Перми и вместе с ним вернуться домой.
И вот она в Перми перед красивым особняком, принадлежавшим до революции пароходчику Мешкову. Теперь здесь управление водного транспорта. Сердце Анисьи Васильевны сильно стучало от волнения, когда она поднималась по лестнице. Где искать мужа? Кого спросить? Осмотрелась вокруг и вдруг видит: у окна стоит в раздумье какой-то мужчина с взлохмаченной бородой. Сразу узнала милые, дорогие черты и неудержимо бросилась к мужу…
Как он изменился! Она вглядывалась в него и глотала слезы, с трудом сдерживая рыдание. Похудел и постарел. Недавно ему исполнилось сорок четыре года, а седина уже посеребрила его виски и ниточками вплелась в бороду.
— Почему ты не писал? — переспрашивает она в который раз.
Яков Михайлович гладил ее маленькие руки и, ухмыляясь в бороду, говорил:
— Хотелось самому приехать. Без поводыря…
Несколько раз он пробовал шутить, но настоящей шутки не получалось. Анисья Васильевна хорошо понимала, что этими шутками он хочет смягчить то большое горе, которое навалилось на него и на всю семью.
В Орел выехали вместе.
Встретили Якова Михайловича сердечно не только родные, но и далекие знакомые. Несколько дней в доме не закрывались двери. Все расспрашивали его, рассказывали ему. Каждого он обнимал, проводил пальцами по лицу, как будто хотел припомнить знакомые черты.