Стоявший справа тонул во мраке, почти в полной темноте, лишь судовые огни немного рассеивали ночную мглу, при среднем росте он отличался довольно крупными габаритами. При ближайшем рассмотрении можно было бы заметить, что он одет в поношенное синее пальто и шерстяной берет с изящной кисточкой, из-под которой выбивались каштановые волосы, уже начинающие редеть на макушке, что восполнялось пышными бакенбардами, переходящими в густую бороду на добродушном и кротком лице. Вернее, оно казалось таковым — благодаря печальным серым глазам и толстым щекам, однако сжатые в жесткой иронии губы, словно он что-то скрывает, говорили о том, что этот человек вовсе не так прост.
Тот, что стоял рядом, был, напротив, высок и худощав, в кожаной залатанной куртке со следами споротых нашивок и знаков отличия. Он спрятал ладони в рукава, чтобы согреться. Его внимательные глаза медового цвета, казалось, видят в темноте лучше кошачьих, а крепкие челюсти с играющими на них желваками говорили о решительном характере. Картину довершал шрам на левой скуле. Шрам этот он получил в портовом кабаке, защищая честь некой дамы, кто-то рассек ему щеку разбитой бутылкой. Даму, кстати говоря, на самом деле не слишком беспокоило ее доброе имя, тем не менее, она щедро отблагодарила за каждую каплю пролитой за неё крови.
Вспоминая этот давний случай, он почесал худую щеку, заросшую двухдневной щетиной, и посмотрел на часы. Ветерок взъерошил его черные кудри. Волосы достались ему в наследство от матери, а широкая челюсть — от отца. На нем не было ни берета, как у его друга, ни даже капитанской фуражки, которую ему следовало носить — во всяком случае, когда он находился на палубе. Но, в конце концов, это его собственное судно, и он вполне мог себе позволить появиться на палубе без фуражки.
— Что-то они запаздывают, — заметил толстяк, поднося ко рту зажженную трубку, и табак в ней затрещал, разгораясь.
— Так они же итальянцы, Джек, — ответил Райли. — Но мы и не ожидали, что они приедут точно в полночь, ведь так?
— Но это не значит, что...
Старший помощник замолчал на полуслове, когда из рубки послышался женский голос с заметным французским акцентом.
— Они здесь, капитан, — возвестил этот мелодичный голос. — Слева по курсу!
— Хорошо, Жюли. Скажи Марко и своему мужу, чтобы заняли свои места.
— Есть! — ответила она с такой радостью, как будто ее пригласили на праздник.
Взглянув на небо, Алекс глубоко вдохнул соленый воздух, на миг задержал дыхание и медленно выдохнул, стараясь успокоить нервы.
— Ну наконец-то! — пробормотал он, готовясь к швартовке с судном, которое приближалось со стороны берега. — Идём навстречу.
Спустя час итальянское судно — восемнадцатиметровая деревянная рыболовецкая посудина выкрашенная белой и зеленой краской и пропахшая рыбой — уже направлялась в сторону порта, а тридцать два деревянных ящика с грузом перекочевали из одного трюма в другой при помощи лебедки и пятерых оборванных матросов, составлявших команду суденышка.
«Странно, однако, особенно учитывая, что речь идет об итальянских моряках, известных любителях почесать языком, эти так называемые рыбаки не обменялись с нами ни единым словом», — подумал Райли, не придав, впрочем, этому особого значения.
С другой стороны, владелец «Мадонны ди Кампелло», представившийся просто как Пьетро, не переставал вглядываться в горизонт, гася одну сигарету за другой, и Алекс готов был поклясться — он тайком подает своим людям сигналы, чтобы они не слишком торопились, переправляя груз с одного судна на другое.
Несмотря на напряженную работу, слышались лишь шаги по палубе да скрип деревянного рыболовецкого суденышка, трущегося о стальной борт «Пингаррона» — грузового каботажного судна сорока пяти метров в длину и восьми — в ширину, с двухпалубной надстройкой над кормовой частью. На нижней палубе располагались каюты и небольшой склад, на верхней — капитанская рубка, а позади, в просторном застекленном отсеке, располагались кают-компания и камбуз.
Всё это — в тени единственной трубы без каких-либо опознавательных знаков. Водоизмещение в четыреста двадцать тонн позволяло перевозить в трюме товары примерно такого же веса, в общем, это было отличное каботажное судно. Оно было построено в Шотландии в 1929 году на верфи «Гарланд и Вольф», получило название «Инвернесс» и три года занималось перевозкой и ремонтом подводных кабелей, теперь же судно шло под испанским флагом и под другим именем, имело другое предназначение и другого капитана, занимающегося куда более доходным в военные времена промыслом.
Когда последний ящик был поднят на палубу «Пингаррона» и, как и все предыдущие, тщательно осмотрен Хоакином, или, как его чаще называли, Джеком Алькантарой, Алекс передал владельцу итальянского судна запечатанный конверт. Тот первым делом взвесил его на руке, затем открыл и извлек оттуда толстую пачку швейцарских франков, которые стал пересчитывать с раздражающей медлительностью. При этом он несколько раз сбивался со счета и начинал сначала, каждый раз извиняясь.
Алек собрался уже сам пересчитать деньги, когда Жюли, до сих пор оставаясь невидимой, неожиданно выглянула в окошко рубки и, указывая на юг, тревожно возвестила:
— Капитан! У нас гости!
Алекс со всех ног бросился на корму, чувствуя, что запахло жареным. Поднявшись по трапу в рубку, он обнаружил, что к ним, сияя в ночи сигнальными огнями, на полной скорости движется патрульный катер, разумеется, оказавшийся здесь отнюдь не случайно. Катер находился в десяти милях, но при такой скорости он настиг бы их за считанные минуты.
— Карабинеры! — сообщил он своему помощнику. — Отдавай швартовы и скажи Жюли, чтобы взяла курс на север, полный вперёд!
— Но как, черт возьми, они нас нашли? — в сердцах бросил Джек.
— Есть у меня одна мыслишка, — ответил Алекс, не слишком дружелюбно поглядев на рыбаков — те, вернувшись на свое судно, невозмутимо взирали на них, как ни в чем не бывало, словно их это не касалось.
— Простите, капитан, — заявил итальянский судовладелец, но, вы сами понимаете, времена сейчас трудные. — С этими словами он подал знак своим людям, те тут же выхватили винтовки, спрятанные среди такелажа, и направили их на Алекса и Джека. — Патруль, конечно, запоздал, но все же успеет разрешить это дельце ко всеобщему удовольствию.
Алекс поднял руки и покачал головой, изображая крайнее разочарование; но потом невольно усмехнулся, подумав, что этого следовало ожидать.
— Полагаю, вы поделитесь с ними добычей, ведь так? — спросил он. — Ну и как же вы договорились? Пятьдесят процентов? Или сорок и шестьдесят?
Пьетро улыбнулся, выхватил «люгер» и направил его на Алекса.
— По правде говоря, — холодно ответил он, — нашей наградой будут деньги и груз, а им достанутся медали и ваше судно.
— Ты совершаешь ошибку.
— Я так не думаю.
— Ну что ж, как пожелаешь... — ответил Алекс и, не поворачиваясь, воскликнул: — Кабальеро, ваш выход!
К удивлению итальянских рыбаков, не верящих собственным глазам, из шести иллюминаторов надстройки «Пингаррона» одновременно высунулись столько же винтовок, а у фальшборта на носу появился почти двухметровый тип с колоритной внешностью бывшего боксера: бритая голова, сломанный нос, жестокая усмешка и беспощадный взгляд человека, не привыкшего особо ценить жизнь — как свою, так и чужую. Этот парень, одетый в китель югославской армии и брюки Африканского корпуса, невозмутимо стоял на носу с сигарой в зубах, пистолетом-пулеметом Томпсона в одной руке, упертым в правое бедро, и динамитной шашкой в другой. Он беспечно поднес фитиль шашки к сигаре, пока тот не загорелся, и огонек искрясь побежал по шнуру, подбираясь к взрывчатке.
— Превосходно, — произнес капитан Райли, опуская руки и выхватывая «кольт» сорок пятого калибра, оставшийся в память о гражданской войне. — Итак, шестеро ребят с винтовками и один бешеный наемник с динамитом, который ему не терпится пустить в дело. Полагаю, это несколько меняет ситуацию, вы согласны?