Райли повернулся к югославу и с укоризной посмотрел на него.
— Когда ты нанимался в мою команду, то знали, что это будет опасная работа, — ответил он, ткнув пальцем ему в грудь. — И порой дело стоит того, чтобы ради него рисковать жизнью. Особенно, если это твоя собственная жизнь.
Тогда француженка красноречивым жестом указала вниз.
— Капитан, так может, пора их?.. — неуверенно спросила она.
— Пусть пока посидят, — перебил Алекс, поняв с полуслова. — Подождём, пока немцы уберутся подальше... А кроме того, я хочу, чтобы наши пассажиры как следует подумали о своём поведении.
Когда наконец немецкая подводная лодка вновь погрузилась в воду и исчезла в глубинах, словно ее и не было, Алекс спустился в недра судна, за ним последовали Джек и Марко. Открыв люк между двумя трюмами — сейчас пустыми после разгрузки в Барселоне — они спустились вниз по трапу. Затем они направились в сторону кормы, осторожно пробираясь между шпангоутом, словно между железными ребрами огромного кита. Здесь стоял сильный запах масла и керосина; дышать было почти невозможно. Добравшись до переборки, отделяющей трюм от машинного отделения, они открыли тяжелые железные створки и оказались в помещении, где по обе стороны узкого прохода располагались два огромных топливных бака.
Не говоря ни слова, Райли поднялся по трапу правого борта, оказавшись на уровне верхней части бака, где помещался люк, через который заливали топливо, обычно герметично закрытый. Сейчас люк был открыт, внутри плескалось десять тысяч литров горючего. Кроме того, из отверстия люка высовывались два черных резиновых шланга.
Человеку со стороны — например, немецким солдатам — эти шланги могли показаться элементами системы подачи горючего. Но каково было бы их удивление, если бы они увидели, как в эту минуту капитан погрузил в открытый люк руку по самое плечо, и после нескольких рывков из бака вылетел большой бронзовый скафандр с тремя круглыми иллюминаторами и кольцом наверху; из-под грязного стекла, залитого горючим, на него смотрела пара испуганных, широко раскрытых зеленых глаз.
8
После того как пассажирам помогли выбраться из топливных баков, а затем снять тяжелые скафандры, грузила и резиновые водолазные костюмы, Эльзе и Хельмуту Рубинштейнам позволили вернуться в свою каюту и принять душ — при непременном условии ровно через час явиться в каюту капитана.
В назначенное время они постучали в деревянную дверь в конце коридора, и Алекс пригласил их войти.
Каюта капитана была почти вдвое просторнее любой другой. Помимо простой убогой постели, придвинутой к кормовой переборке, в каюте имелся еще умывальник и стол, на котором громоздились написанные от руки документы, навигационные карты, компас, циркуль, транспортир и угольник. На всем этом мирно покоился сверкающий секстант «Уимс и Плат». Меблировку каюты довершали несколько этажерок с технической литературой, какими-то альманахами и романами Стивенсона, Конрада и Мелвилла, а также небольшой коллекцией виниловых пластинок, лежащих рядом с раздолбанным проигрывателем «Вебстер».
Парочка небольших плакатов в рамке — один с флажковой азбукой, другой со световыми сигналами — составляла компанию малочисленным фотографиям, беспорядочно развешанным по стенам каюты. На одной из них можно было узнать нынешнего капитана. Он позировал перед камерой вместе с двадцатью американцами из бригады Авраама Линкольна, только что высадившейся в Испании. Большинство этих необстрелянных парней и оружия-то в руках не держали, но счастливо улыбались, радуясь тому, что будут бороться за свободу против фашизма. Они еще не знали, что всего через два года шестнадцать из них погибнут.
На другой фотографии красовался «Пингаррон» под своим прежним названием и английским флагом, входящий в устье Темзы со следом белого дыма за кормой. На третьей фотографии в рамке, стоящей на столе, был мальчик лет десяти вместе с мужчиной и женщиной. Она — в белой блузке и развевающейся юбке, с рыжей гривой вьющихся волос; он — в форме торгового флота. Все трое были сняты на фоне судна, пришвартованного в порту Бостона.
Войдя в каюту, Эльза сразу — как умеют делать только женщины — обратила внимание на эти мелочи, раскрывающие часть личности их владельца. Хельмут Рубинштейн, напротив, тут же пристально воззрился на двух мужчин, сидящих на громоздких стульях и разглядывающих его с явным недоверием.
Джек галантно поднялся, уступая место сеньоре Рубинштейн, Алекс же и не подумал уступить стул ее мужу, и тому ничего не оставалось, как стоять посреди каюты, смущенно переминаясь с ноги на ногу и беспокойно глядя вокруг.