Обе собаки тут же подняли головы, внимательно изучая пришедшего с бесконечной скукой в глазах. Они уже привыкли к показному рвению этих бравых офицеров, а потому вскоре потеряли к нему всякий интерес и вновь погрузились в дремоту.
— Хайль Гитлер... — отозвался обитатель кабинета куда более равнодушно, едва оторвав взгляд от стола.
— Разрешите войти, адмирал? — спросил лейтенант, глядя в стену за спиной собеседника.
— Входите, Мюллер, — ответил тот. — Садитесь.
Офицер послушно сел на один из трех стульев у стола.
— Адмирал, — начал он без всяких предисловий, — я получил депешу от нашего агента в Рейхстаге.
Сидевший за столом человек откинулся на спинку кресла, сердце екнуло у него в груди, но ни единый мускул не дрогнул на лице, напоминавшем непроницаемую маску.
Моргнув пару раз, он спросил:
— И что же он сообщает?
Вместо ответа офицер вручил ему запечатанный конверт без адреса и каких-либо отметок.
Адмирал с видимой неохотой взял его в руки, сломал печать и вытащил изнутри исписанный от руки листок бумаги.
Наскоро просмотрев написанное, он с видимым безразличием вложил его обратно в конверт.
— Благодарю вас, лейтенант, — ответил он, положив конверт на стол. — Что-нибудь ещё?
— Видите ли, адмирал... — смущённо пробормотал он. — Вручив депешу, наш человек... исчез.
— Что значит исчез?
— Я пытался связаться с ним по тайным каналам, но безуспешно. Тогда я сделал несколько секретных запросов, и, хотя об этом официально не сообщили, но похоже на то, что его арестовали и бросили в застенки на улице Принца Альбрехта.
Никто еще не возвращался живым из подвалов гестапо. Адмирал Канарис мысленно помолился о душе этого несчастного человека, а также о том, чтобы у него хватило решимости проглотить капсулу с цианидом, прежде чем его начнут пытать.
— Как вы считаете... они заставили его говорить? — спросил лейтенант, не в силах скрыть своего беспокойства.
— Если бы заставили, мы бы с вами здесь не сидели, — ответил адмирал. — Вам так не кажется?
— Разумеется, адмирал, — ответил тот с некоторым облегчением.
Канарис взглянул на часы и снова повернулся к офицеру.
— Свободны, лейтенант, — сказал он.
— Есть.
Лейтенант подобрался и вытянулся по струнке.
— Ах да, лейтенант, — спохватился Канарис. — Думаю, нет необходимости напоминать, что вы не передавали мне этот конверт, не так ли?
Лейтенант ошеломленно поднял брови.
— Какой конверт?
— Вот это мне нравится, — удовлетворенно кивнул адмирал. — На этом все, Мюллер. Благодарю вас.
Офицер снова щелкнул каблуками и, развернувшись, широким шагом направился к выходу, провожаемый равнодушными взглядами обеих такс.
Снова оставшись один, адмирал взял в руки маленький конверт, открыл его дрожащей рукой, словно ожидая увидеть внутри смертный приговор, достал оттуда пожелтевший листок бумаги и заставил себя вновь прочитать написанное.
Три его лучших агента, внедренные в гестапо, уже погибли, пытаясь выяснить, что за загадочную секретную операцию разрабатывают фюрер и Гиммлер, оставив его за бортом. Несомненно, потому что не доверяют, несмотря на высокий пост. Или именно из-за этого.
Но это еще полбеды. Поначалу им двигало лишь профессиональное любопытство и уверенность в том, что его выживание на посту главы абвера зависит от полной осведомленности обо всех происходящих в Германии событиях, но потом он обнаружил обрывки информации, которые сами по себе выглядели вполне невинно, но если их сопоставить, приоткрывали безумный замысел, плод больного разума. Такую невероятную и кошмарную операцию, что и вообразить сложно, будто кто-то на такое способен.
Глаза адмирала внимательно изучили короткую записку.
Ледяная дрожь пробежала по спине Канариса; капля холодного пота стекла по шее, скользнув за воротник накрахмаленной белой сорочки.
— Апокалипсис, — прочитал он дрожащим голосом.
Крепко зажмурившись, адмирал Вильгельм Франц Канарис скомкал бумагу в руке.
— Да поможет нам Бог, — прошептал он.
2
Кают-компания «Пингаррон» занимала весь второй этаж палубной надстройки и одновременно служила камбузом и хранилищем карт. В отличие от кают внизу, стены и потолок кают-компании не были отделаны буком — эту необычную роскошь они унаследовали от предыдущего владельца — а в результате упрямства Жюли и ее специфических (и явно не флотских) вкусов были покрашены в бирюзовый цвет, а двери и иллюминаторы позже расписаны узорами из веток плюща с красными и желтыми цветами.